– Не могли бы Вы сказать о «евангелии от Толстого»? Его же отлучили от Церкви, но не предали анафеме. В чем разница между церковной анафемой и отлучением?

– «Евангелие от Толстого» – это попытка рационалистического прочтения Евангелия, при котором Толстой отказал Христу в Божестве, отказал Христу в чудесах, – решил, что чудес не было, это людям привиделось, решил, что Христос не Господь и не Бог, а просто хороший человек. Толстой изложил свою трактовку, которая никак не может считаться христианской, которая является плодом гордых фантазий хорошего графа. Но хороший граф становится плохим графом, когда начинает фантазировать, обращаясь к вещам, которые не поддаются отдельному уму. Розанов говорил, что Толстой – гений, но он – дурак. Это очень важные слова. Толстой умен, но он – дурак. Как это – гений и дурак? А вот Розанов очень правильно говорит, что, если бы Толстой был умен по-настоящему, он бы не воевал с Церковью, потому что в Церкви есть святители Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Спиридон Тримифунтский, Тихон Задонский. Толстой, если бы он был умен, смирился бы перед Церковью. Розанов говорит, что, допустим, Священный Синод ниже Толстого: Толстой выше, умнее, серьезнее, горячее, нежели отцы-синодалы. Но Толстой ниже святителей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Толстой должен был смириться перед Церковью как таковой. Не перед Синодом, а перед Церковью. А раз он не понял этого, то он – гениальный, но – дурак. Ну дурак: умная голова дураку досталась. Так что его евангелие – это неумные выходки зарвавшегося человека. Зарвался барин, загулял, так сказать. Косил бы траву с мужиками на поляне всю жизнь до смерти, глядишь, и спасся бы. А так – задурачился гений.

А теперь насчет анафемы и отлучения. Анафема – это и есть отлучение. Анафема не проклятие, но – отлучение. Как мы поем в первое воскресенье Великого поста, в Торжество Православия: «Анафема, анафема, анафема…» – это значит: «Ты не наш, ты не наш, ты не наш. Уходи отсюда, уходи отсюда, уходи отсюда. Тебе нельзя причащаться, нельзя причащаться, нельзя причащаться. Мы тебя не похороним, не похороним, не похороним. Уходи вон отсюда, Церковь не молится за тебя…» Вот это значит «анафема»: «Ты не наш, живи как хочешь. Но крестик с себя сними, потому что ты уже не наш, ты отрекся от нас». Это – отлучение. Отлучение и анафема – одно и то же. Толстой сам себя отлучил, Церковь только это подтвердила: ну вот, великолепный писатель граф Лев Николаевич отлучил себя от Церкви. Ну что ж, так тому и быть, раз он сам захотел. Так что, чтобы не путаться в трех соснах, скажем: это – не проклятие, но отлучение, подтвержденное Церковью, поскольку он – самоотрекшийся. Это анафема, до которой допрыгался гениальнейший человек, граф Лев Николаевич Толстой. Вот такая трагедия.

– Один из священнослужителей сказал, что сейчас в основном нет пастырского служения, люди приходят к индивидуальному духовному развитию. Что Вы об этом думаете?

– Вы произнесли некое утверждение, я попытаюсь его осторожно прокомментировать. Да, действительно, очень часто духовная жизнь сводится к личным упражнениям отдельного человека, к личному благочестию. И Церковь нужна ему как некая благотворная среда для личного благочестия, ему нужны таинства. Для чего ему нужны таинства? Для личного духовного роста. Ему нужны какие-то книги. Для чего нужны? Для личного духовного роста. Что-то еще ему нужно, что-то еще, что-то еще, и все сводится к тому, что человек, по сути, эгоистично, в одиночку подвижничает. Насколько это правильно или неправильно? Очень часто духовная жизнь человека проходит под знаком личных совершенствований. А как надо? А надо, чтобы была жизнь Церкви, жизнь общины, и человек нашел себя в некой общине верующих людей, имел обязанности перед общиной, перед церковным организмом, чтобы он знал, что такое совместный труд, совместная молитва, совместное послушание, совместные труды и жертвы на общую пользу. Так нужно. К этому людям надо будет потихонечку приходить, потому что Церковь – не собрание эгоистов, каждый из которых спасается в одиночку, Церковь – спасение коллективное, совместное, общинное. Мы же даже в молитве не говорим «Отче мой», а «Отче наш». То есть мы должны кого-то подразумевать под теми, кто еще, кроме меня, к Отцу обращается. Это – задача. Вообще диагноз хороший, я согласен с диагнозом. Но диагноз этот печальный – правильный, но печальный. Так быть не должно, должно быть по-другому. Любые большие дела совершаются при единодушии и коллективном труде. Хорошо ли, что метро есть в Москве? Конечно, хорошо. Это красиво? Очень красиво. Это подвиг? Настоящий трудовой подвиг. Это достижение, это великое дело, это большая польза. А один человек может построить метро? Да какое метро, один человек не сможет за всю жизнь сделать кусок эскалатора. Большие вещи делаются вместе. И победа в войне – коллективный труд. И церковная жизнь – коллективный труд. А когда каждый делает свое и ему все равно, что делает тот, кто стоит рядом, это плохо. Это то, что нужно исцелять.