Вечером папа сдал мне мелочь, как это периодически происходило последний месяц, и спросил:

– Когда копилку-то разбиваешь?

Мне стало совсем нехорошо. В списке моих «никогда более» ложь находилась на первом месте, но рассказать отцу о судьбе накоплений в нынешних обстоятельствах означало бы катастрофу. Положение было полностью безысходным. Похолодевшими губами я пролепетал:

– Я ее уже разбил, так что мелочь больше не нужна. Спасибо.

– И сколько насобирал? – не отвлекаясь от книжки, поинтересовался отец.

Его равнодушие так диссонировало с бурей внутри меня, что мне казалось – этот контраст осязаем и виден невооруженным взглядом, как парашют Штирлица в известном анекдоте.

– Двенадцать рублей, – обреченность чувствовалась в каждом слове.

– Куда дел?

Я как раз в тот момент читал «Колодец и Маятник» Эдгара По. В рассказе инквизиция создала комнату, в которой стены сжимаются и загоняют жертву в бездонный колодец.

– В долг дал, – выполз ответ.

«Господи, если он не спросит кому, я обещаю тебе… Ну в общем, все обещаю, что хочешь!!!» – пронеслось у меня в голове.

– Кому? – Папа отвлекся от книги и посмотрел на меня с неподдельным любопытством.

Бога нет. О’кей. Я опустил глаза, обмяк, усох и начал сознаваться:

– Баб…

Вдруг зазвонил телефон. Я рванул к нему:

– Але!

– Саня, это бабушка. Папа дома? И, кстати, не забудь у меня свои двенадцать рублей забрать, когда в следующий раз придешь.

– Да мне не горит. – От щек можно было прикуривать в тот момент. – Пап, тебя.

За время их разговора я стремительно почистил зубы, разделся, лег спать и, поняв, что не засну, учился изображать спящего. Папа так и не заглянул. Я вошел в роль и вырубился.

Через два дня я заехал к бабушке, забрал деньги, положил их в варежку, которую немедленно оставил в трамвае. Я не удивился и не расстроился. В графе «Уроки» стояло «Оплачено».

Двадцать одна строка. Сначала – вроде как вопрос, только без вопросительного знака, потом – ответ. И точка между ними. Вопрос занимает тринадцать строк. Ответ – восемь. То, что надо!

«Бабуль, я еще одно нашла».

И читаю. Это такое условие – если найдешь подходящее, прочитай. Читать нужно не так, как я читаю обычно – то есть про себя и очень-очень быстро, – а вслух, не торопясь и с правильной интонацией. Интонация – это громкость, темп и еще несколько признаков. Такая словесная музыка, которая записана знаками препинания: например, к запятой интонация падает, но не так сильно, как к точке.

Музыку я люблю. Когда я слышу музыку, особенно классическую, то замираю на месте и почти не дышу, настолько красиво. А с интонацией у меня дела плохи. Я не знаю, для чего она нужна, ведь меня понимают и так. И я говорю, как получается.

«У нас очень монотонная речь», – поясняет мама в телефонную трубку, в очередной раз записывая меня на прием к логопеду. «Матильда, ну когда ты уже заговоришь по-человечески, а не как маленький робот?» – папа мимоходом накрывает мою макушку большой ладонью. Я не отвечаю. Я никогда не отвечаю на те вопросы, на которые не знаю ответа или которые считаю бессмысленными. Матильда – это не настоящее имя, а прозвище. У меня три прозвища: папа зовет меня Матильдой, мама – котенком, бабушка – Ломоносовым. А имя у меня самое обыкновенное.

Прозвище от папы – из-за моей стрижки. Матильда – имя выдуманной девочки с такой же прической, как у меня, героини любимого папиного фильма, который я не видела, потому что он, во-первых, как мне говорят, слишком взрослый, во-вторых, художественный. Художественные фильмы я не смотрю: они рассказывают о вымышленных событиях и потому очень скучны. Мультфильмы я не смотрю тем более. Там все рябит и мелькает, и происходит слишком быстро, так что у меня начинает кружиться голова и даже может стошнить. Еще предполагается, что я должна смеяться, но я не вижу ничего смешного в том, что животные разговаривают, как люди (какая глупость), и бьют друг друга по голове разными предметами (это очень больно и от такого может быть сотрясение мозга). Смеялась я при просмотре фильма только раз («за всю жизнь», – любит добавлять мама), когда слон окатил фотографа водой из хобота. Это было действительно смешно. Было бы здорово, если бы и меня слон окатил водой, но поблизости слон только в зоопарке, и я там ни разу не была. («Не представляю, как мы отреагируем на животных в клетках», – делится мама с подругами.) Я вообще люблю документальные фильмы про животных, но еще больше люблю про космос – о том, как появилась наша Вселенная, о том, как из межзвездного газа зарождаются звезды, существуют миллиарды лет и превращаются в черные дыры (невероятно интересно!) – а еще люблю фильмы, в которых рассказывают про бактерии и вирусы. Или про насекомых. Одна из моих любимых книг – «Полная энциклопедия насекомых и паукообразных». Она очень тяжелая, поэтому я ее всегда держу на столе, не убираю в шкаф, чтобы было удобно читать каждый день.