Гофман уточняет, что среди иностранных переводчиков преобладали американцы. В основном это были «люди солидного возраста и с большим переводческим стажем. Значительная часть из них были эмигранты, проживающие много лет в Англии или США». При знакомстве они представлялись: «князь Серебрянников», «князь Васильчиков», «граф Толстой…».

В иностранных делегациях между синхронными и письменными переводчиками было проведено строгое размежевание. Синхронные переводчики не занимались письменными переводами, и наоборот. У нас же таких разграничений, судя по записям Евгения Абрамовича, не было. Ну это на работе и отношениях никак не сказывалось. Жили дружно. «По вечерам после работы и в перерывах между сменами мы сверяли свои стенограммы с оригиналами, правили их и считывали после перепечатки на машинке, переводили документы и речи, выступали в роли устных переводчиков при переговорах с представителями других делегаций. Так незаметно прошел почти год. Процесс закончился, но мы продолжали трудиться сначала в Нюрнберге, а затем в Лейпциге над обработкой стенограмм. Эта работа была завершена лишь в 1947 году».

Возвращаясь опять к работе трибунала, надо признать, что процесс не всегда шел ровно. Гофман вспоминал случаи, когда во время заседаний вдруг все стопорилось – переводчики (в основном американцы, наши, естественно, себе такого не позволяли) вскакивали, срывали с себя наушники, отказывались переводить. Заседание трибунала прекращалось. Происходило это в основном тогда, «когда оратор, несмотря на сигналы переводчиков, мчался, закусив удила… Оратору делалось внушение, он просил извинения у переводчиков», и трибунал опять продолжал работу.

Но были моменты и покруче. Однажды трибунал по вине «иностранных стенографисток» вообще несколько дней не заседал. «Стенографистки объявили забастовку, требуя повышения заработной платы». И их требования были частично удовлетворены…

Справедливости ради настало время сказать, что не все ладилось и в работе советской делегации. Прошли те времена, когда наши авторы идеализировали действия советских людей за рубежом, выставляя носителями отрицательных черт только граждан капиталистических государств. Представители же СССР, застегнутые на все пуговицы, делали все абсолютно верно. И им были чужды всякие человеческие слабости.

Видимо, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, члены советской делегации в Нюрнберге, как правило, показывались в военной форме, тогда как союзники – в штатском.

Видимо, считалось, что «форма дисциплинирует содержание».

Но люди – с Запада или с Востока – порой одинаково далеки от совершенства. В связи с чем в достаточно слаженной работе нашей делегации порой возникали непредвиденные сложности, конфликты, иногда доходило даже до чрезвычайных происшествий. Так что форма не всегда дисциплинировала содержание…

Вот только один пример. Классическая ситуация соперничества в Нюрнберге однажды обернулась неприятными инцидентами. Следствием во время процесса занималась прокурорская группа во главе с Георгием Николаевичем Александровым. Она находилась в подчинении Главного обвинителя от СССР Р. А. Руденко. Оперативные вопросы решала специальная бригада Главного управления контрразведки Смерш. Руководил ею М. Г. Лихачев.

Между ними существовали трения. Некоторые работники группы питали подозрения друг к другу, обменивались упреками, а иногда дело заходило еще дальше. Как-то, еще до начала процесса, смершавцы донесли в Москву, что Г. Н. Александров якобы «слабо парирует» антисоветские выпады обвиняемых. Александрову пришлось письменно оправдываться перед прокурором СССР Горшениным, что никаких выпадов со стороны обвиняемых ни против СССР, ни против него лично не было и что беспочвенные обвинения мешают работе.