– Не ты ли будешь Джеймс Мастер?

– Может быть. Кто спрашивает?

– Некто по имени Чарли Уайт. Я думал на днях, что ты заглянешь.

Вот он, шанс. Он мог сказать, что как раз и идет. Извиниться. Исправить все. Секундное дело. И почему же он этого не сделал? Потому что внезапно возникло внутреннее сопротивление всей канители, а может быть, глупый страх попасться. Он сам не понял, что это такое и почему, но тем не менее услышал, как сам говорит:

– Я ничего об этом не знаю, мистер Уайт. Чем могу быть полезен?

И это было сказано так вежливо, с голосом и выражением лица столь невинными, что Чарли Уайт купился.

– Ничего, молодой джентльмен. Ошибочка вышла. Я, видно, неправильно понял.

И он, хлестнув конягу, покатил прочь.

Жена оказалась права, подумал Чарли. Возбудив в нем надежды, заставив своего якобы друга почувствовать некоторую привязанность с его стороны, Мастер даже не потрудился поговорить с мальчиком. Лишь выставил его дураком перед Сэмом и унизил перед всем семейством. Он уже тяготился подчеркнутым молчанием жены. Он видел, что дети глядят на него со смесью жалости и насмешки. Возможно, Джон забыл или передумал. Независимо от причины ясно стало одно: бедняцкие чувства в итоге не принимались в расчет. Не было ни дружбы, ни уважения – ничего, кроме презрения со стороны богача. Другого объяснения не существовало. И с этого дня Джон Мастер, сам того не подозревая, обзавелся тайным врагом.

Джон Мастер не видел Чарли Уайта недели две. Однажды он спросил у Джеймса, общается ли тот с Сэмом, а Джеймс промямлил что-то уклончивое, и Джон свернул разговор. Но он все равно заглянул бы к Чарли, когда бы не мелкий инцидент.

Если тринадцатилетний Джеймс был несколько робок, то дочь Джона Сьюзен, которая была на три года старше и унаследовала от отца белокурые волосы и красоту вообще, уже превратилась в уверенную и привлекательную молодую особу, возбуждавшую интерес нью-йоркских мужчин. У Сьюзен был живой, покладистый нрав, но она уже точно знала, чего хотела: выйти замуж за человека с приличным имением в графстве Уэстчестер или Датчесс. А с ее внешностью и состоянием не было причины думать, что этому не бывать.

Поэтому, когда на обед явились два молодых ньюйоркца, оба выходца из Йеля, Мастер счел, что они ищут его расположения, надеясь на последующее дочернее.

Все было бы славно, не зайди разговор об университетах.

Коль скоро в Массачусетсе имелся Гарвардский колледж, а Коннектикут не замедлил ответить Йелем, ньюйоркцы решили, что тоже должны обзавестись высшим учебным заведением. Так был основан Королевский колледж. Это было небольшое заведение в бедном районе города, где жил Чарли Уайт, – впрочем, оно дополнялось приятными садами, уходившими к реке Гудзон. Поскольку участок под колледж выделила церковь Троицы, приходской совет рассудил, что заведение должно быть англиканским, с чем согласился английский губернатор. Но это вызвало яростный вой в других церквях, особенно пресвитерианских.

Большинство зажиточных купцов вроде Мастера принадлежало к Англиканской церкви. Некоторые называли их Троицыной толпой. И да, эта Троицына толпа господствовала в ассамблее[24] и занимала большинство видных постов. Поэтому попытка захватить и новое учебное заведение была расценена прочими конгрегациями как чудовищный произвол. Пресвитерианцы назвали происходящее заговором. Даже беднота, которая мало интересовалась университетами, бурлила и осыпала проклятиями привилегированных англикан. Обстановка накалилась. Мастер считал, что вся история не стоит ломаного гроша. И компромисс был достигнут, но в городе остался неприятный осадок, и возмущение продолжало звучать.