Такой была просвещенная, счастливая империя, доставшаяся благонамеренному молодому королю.

Но счастливы были не все.

По мнению Чарли Уайта, дела шли от плохого к худшему, и не иначе. Он брел по Бродвею, и порывистый северный ветер с Гудзона разрезал январские сумерки, как острый нож. Улицы покрылись тонкой коркой мерзлого снега. И настроение Чарли было мрачнее некуда.

Была Двенадцатая ночь[30]. Он собирался сделать жене подарок, но не разжился ничем.

Хорошо, не совсем ничем. Купил по дешевке варежки. Тут ему повезло, но это было все.

– Я хотел купить тебе новое платье, – сказал он горестно, – но мне хватило только на еду.

– Не переживай, Чарли, – ответила она. – Главное – намерение.

То же самое относилось и к большинству их соседей. Так стало после ухода проклятой британской армии.

Война закончилась. В том-то и беда. Ушли нуждавшиеся в продовольствии «красные мундиры», отбыли офицеры, желавшие себе домов, меблировки и слуг. Военные корабли задержались ненадолго – их тоже след простыл. Вся местность пришла в упадок. С деньгами стало туго. Лондонские купцы переправляли за океан излишки товаров и продавали их по бросовым ценам в Нью-Йорке, из-за чего честные ремесленники не сводили концов с концами. Зато цены взвинчивали фермеры, компенсируя уменьшившийся спрос.

– Англия использует это место для борьбы с французами, – сказал домашним Чарли, – но, едва дело сделано, бросает нас на произвол судьбы.

Не пострадали только богачи. Они обитали в другом мире. Театр был полон. Открывались парки, названные по образу и подобию лондонских – Ранела, например. Люди называли это Лондоном в Нью-Йорке. У лиц вроде Джона Мастера дела шли прекрасно.

Чарли избегал Мастера с момента возвращения купца из Лондона. Он отлично знал о пребывании юного Джеймса в Оксфорде, ибо по-прежнему, с горечью, следил за каждым шагом этого семейства. Но если бы его спесивый друг пожаловал в гости, Чарли плюнул бы ему в лицо.

Дела в доме Уайтов пошли до того плохо, что жена Чарли начала ходить в церковь. Конечно, не в англиканскую. «Оставим это ораве из храма Троицы», – думал Чарли. Она предпочла диссентеров[31]. Иногда, желая ее порадовать, он даже ходил с ней на службы и проповеди. Но сам не веровал.

– Твоя мать обратилась к религии, сынок, – сказал он Сэму. – Думаю, это от нищеты.

Но где носят черти юного Сэма? Вот почему Чарли шагал по Бродвею в морозных сумерках. Искал своего ненаглядного сына. Тот ушел днем. Чем он, черт побери, занимается?!

Конечно, Чарли догадывался чем. Сэму было семнадцать, и Чарли не без гордости заметил, что он начинает пользоваться успехом у девушек. На прошлой неделе он заметил его с хорошенькой горничной. Скорее всего, с ней и прохлаждается шалопай.

Но на дворе была Двенадцатая ночь, которую семейство отмечало в полном составе. Сэму следовало лучше соображать. Чарли собрался устроить ему нагоняй, когда найдет.

Миновал час. Чарли обошел все таверны в Вест-Сайде, но сына нигде не видели. В раздражении он пошел домой. Все остальные были в сборе и ждали трапезы. Так что поели без Сэма. А жена сказала, что если с Сэмом все в порядке, то она ничуть не расстроена, что было откровенной ложью.

Поэтому, когда все закончилось, Чарли вышел опять. Жена сказала, что это бессмысленно, и он был согласен, но просто не смог сидеть на месте. Уже была темная ночь, приправленная злым ветром. По небу неслись рваные тучи, в прорехах слабо и холодно посверкивали редкие звезды. Улицы были почти пусты.

Чарли пошел по Бродвею, заглянул в несколько таверн, но без толку. Миновав церковь Троицы, направился дальше на юг. Теперь он вступал на ненавистную территорию.