Она отвела меня в палату, но привязывать не стала. Я осталась сидеть на своей кровати. Тело затекло и ныло. Жутко хотелось встать, но я боялась даже пошевельнуться. Просто сидела и ждала.

Мне принесли тёплый сладкий компот в пластиковом стакане. С жадностью выпила, но жажда не прошла.

– Извини, больше не могу. Возле двери есть звонок. Захочешь в туалет, позвони. Но только до вечера. Потом я уйду. Не надо тебе лишний раз сверкать своим личиком перед медперсоналом. Не посмотрят, что пациентка.

– Сколько я здесь?

– Вторую неделю.

– А кто меня привёз?

– Этого я тебе сказать не могу.

– Мне нужны гигиенические прокладки.

– Я сообщу.

И она ушла. Лежать не хотелось. Совсем. Как же так?! Я целую неделю ничего не помню?! Сколько мне здесь ещё находиться? И тут я вспомнила! Я звала бабулю! Моя родная бабуля? Рябинина Екатерина Петровна! Что же произошло, и где мой… сын? Его я видела только один раз. Помнила, что родила, и всё. Дальше пустота!

Паника чуть снова не накрыла меня с головой, но я успокаивала себя тем, что ба обязательно позаботится о своём правнуке. А мне нужно просто отсюда выбраться! Поэтому я буду паинькой, как учила Яра. А потом получу ответы на все вопросы.

Время тянулось ужасно медленно. Я почему-то очень надеялась, что Яра снова придёт, и боялась пропустить её приход.

Меня разбудил какой-то грохот в коридоре, крики и ругань, видимо я всё-таки заснула. Но как ни старалась что-нибудь узнать, ничего не поняла. Вскоре всё стихло. А Яра так и не появилась.

***

Из клиники меня выписали ровно через две недели. Увидев свою бабулю, не сдержалась, слёзы сами потекли из глаз.

– Не реви, – прокаркала ба. – Слёзы тебе ещё пригодятся.

Я не узнавала всегда бодрую и целеустремлённую бабушку. Она осунулась, её всегда прямая осанка согнулась, морщины стали заметнее, и в глазах погас блеск.

– Ба? – спросила.

– Всё дома!

Даже в такси она молчала. Словно не хотела раскрывать какую-то страшную тайну.

– Ба, что происходит? – Не выдержала я, когда такси отъехало.

– Не знаю, дочка. – Тяжело вздохнула ба. Постояла несколько секунд и открыла ворота . Она частенько меня называла «дочкой», изо всех своих сил пытаясь быть и за мать, и за отца, и за единственную бабушку.

– А Кирилл с кем?

Ба резко развернулась, пронзила своим пристальным взглядом насквозь.

– Значит, ты так и не вспомнила? Хорошо же они тебя напичкали.

– Не вспомнила что, ба?

– Как попала в клинику.

Я покачала головой.

– Нет.

– Пойдём в дом. Там и поговорим. Она согнулась ещё сильнее, словно ноша оказалась непосильной.

Дом был холодным и сырым. Пустым. И детская кроватка, как и все детские вещи, приготовленные мною к приезду малыша, исчезли.

– Ба! А где….

– Сядь! – бабуля меня резко прервала, хотя всегда учила, что перебивать некрасиво.

– Выпей вот это.

– Что это?

– Пей!

Я послушно выпила весь отвар, или что там было. Вкус был отвратительным. Но я стала непритязательной ко вкусам. Поставила на стол пустую чашку. Ба села рядом.

– Мне позвонили из роддома, и сообщили, что у тебя начался истерический припадок. Пока я успела добраться, тебя успели увезти в клинику. Хотя я так и не добилась внятного ответа, почему они это сделали. Ведь в таких случаях необходимо разрешение родственников.

Я не перебивала. Где-то в подсознании я понимала, что предстоит долгий разговор, и он будет нелёгким. Но, словно оцепенела, замерла и приготовилась слушать. Такой ба была только после похорон своего сына.

– Меня почти сразу же провели к главному врачу. Я поинтересовалась, что могло спровоцировать твой припадок. Он долго расспрашивал о твоих детских заболеваниях. Но девочкой ты была спокойной, здоровой и никаких отклонений, ни физических, ни  уж тем более психических, я не наблюдала. И уже думала, что пережила на своём веку всё, что могла. Но кто-то там наверху решил, что я не достаточно ещё заплатила за свои ошибки. – Бабуля замолчала. Сделала глубокий вдох. И продолжила: