– Что ж, давайте перейдём сразу к сути, – тут же согласился Лехман.

Но вместо того, чтобы назвать условия или причины из-за чего он потратил свои время и деньги на личную встречу со мной, Лехман достал папку, и, развернув, протянул её мне.

– Что это?

– Это документы, которые просил собрать незадолго до своей смерти мой отец. Лехман Савелий Григорьевич. Получается, твой дед. Он не сообщил, что собирает информацию про своего правнука.

Всё-таки я сильно ошиблась. Я думала, что «дядюшка» приехал уговаривать меня отказаться от  наследства, оставленного его отцом никому не известной девице, но никак не то, что он привезёт мне новости о моём сыне.

В папке были выписки, копии медицинских обследований и юридических документов, из которых следовало, что Рябинин Кирилл Петрович (решила не давать отчество Мартинович – слишком уж редкое имя для нашего региона, а взяла имя прадеда), родился с патологией верхних дыхательных путей, асфиксией, подключён к аппарату ИВЛ... Дальше читать я не стала.

– Это не мой ребёнок, – сказала со вздохом, отодвигая папку.

– В каком смысле? – Виктор Савельевич смотрел на меня, ожидая объяснений.

– Мой ребёнок родился здоровым. Он дышал самостоятельно, и неонатолог ничего не говорила ни о каких патологиях. Медсестра, которой заплатили, чтобы она избавилась от моего малыша, поменяла бирки. Вы собрали документы на чужого ребёнка.

Лехман молчал, словно сравнивал результат работы, которую он проделал, с моими словами.

– Боюсь, что доказать это будет невозможно. Останки обычно хоронят с другими биологическими остатками, и выявить тест ДНК…

«Другими биологическими остатками»… – фраза повергла в шок.

– Не нужно ничего выявлять, – сказала, стараясь взять себя в руки. – Я знаю, что мой ребёнок жив, и, более того, знаю, кто его усыновил.

 И поскольку Лехман молчал, продолжила:

– И я готова подписать любые бумаги, если вы поможете вернуть мне моего сына, – подняла на него свой взгляд.

– Вероника Андреевна! – вмешался Зимин, до этого не проронивший ни слова. – Не нужно делать такие поспешные заявления, – предупредил он. – Вы даже не поинтересовались размером…

– Олег Васильевич, со всем уважением к вашему опыту, – перебила бабушкиного адвоката. – Не знала, и не желаю знать. Всё, что мне нужно – это мой ребёнок. И я готова заплатить любую цену, чтобы его вернуть. А то, что прописал в своём завещании… мой дед, которого я даже не знала, думаю, пригодится тем, кто был с ним всегда рядом.

Лехман прокашлялся.

– Вероника. Признаюсь, я хотел поднять это тему. Для нас всех было неожиданностью, увидеть новое имя в завещании. Я юрист. И не могу доверять словам. Думаю, ты простишь меня, но я навёл о тебе все справки. Ты, действительно, моя племянница. Это факт. И то, что мой отец, решил включить тебя в своё завещание, это его право. Но. Медицинский центр, который я создал с самого начала, для меня как родное дитя. Не пойми меня превратно. Инвестором был отец, и контрольный пакет акций был на нём. Миноритарный пакет принадлежит моему брату. Не вашему отцу, – пояснил Лехман. – И для нас оказалось большим… сюрпризом, что блокирующий пакет акций папа оставил Рябининой Веронике. Отец хотел, чтобы я выучился на юриста, но я всегда тяготел к медицине и…

– Не продолжайте. Я совершенно не понимаю, о чём вы говорите. Но понимаю, что у вас есть возможность мне помочь. Помогите мне! Я вас умоляю! Мне не нужна ни ваша клиника, ни ваши акции. Мне. Нужен. Мой. Ребёнок.

– Хорошо. Дайте мне время, и я смогу сказать, что можно сделать.

– Я подожду. Недолго.

13. Глава 12.

– Это самая большая глупость, которая только могла произойти в моей практике! – сокрушался Зимин, когда мы с ним остались вдвоём. – Вы хоть понимаете, от чего отказались? Семья Лехман владеет сетью клиник! И эта сеть расширяется! Успешно! А вы так беспечно отказались от дохода!