- Вы уволены, Юлия Вячеславовна… - летит мне в спину, как только шикарная белая дверь за нами захлопывается. – С завтрашнего дня вы больше не числитесь тренером в нашем центре.

Я остановилась и осталась стоять в центре огромного кабинета не в силах сдвинуться с места. Новость об увольнении не просто огорошила меня – она прибила к полу своей тяжестью. Мысли роились в голове одна сменяя другую. Я словно в тумане следила за тем, как Лазарев, обогнув меня, прошёл к большому столу, где своего хозяина ожидало огромное темно-коричневого цвета директорское кресло.

Мужчина казался абсолютно невозмутимым, чего не могу сказать о себе – сердце набатом стучало о грудную клетку, а в голове застряла одна мысль – где найти такую работу, чтобы денег хватало и на долги и на папину реабилитацию, а самое главное – как сказать маме, что я и двух дней не продержалась на том месте, которое она с боем выбивала через друзей и знакомых?

Был бы передо мной кто-то другой, я бы наверное умоляла, поправ свою гордость, засунув её в одно известное место, просила бы не увольнять, объяснялась бы, приводила аргументы. Но с Лазаревым не смогу, пусть и времени много прошло, но та рана в душе никогда не затянется, сколько бы я ни пыталась задушить в себе боль, простить его, себя… Ничего не выходит, а когда пытаюсь насильно перебороть или забыть, становится только хуже – появляются ночные кошмары, до того изматывающие, что депрессия накрывает почти сразу.

Не могу я просить его, только не Лазарева…

- Почему? – единственный вопрос, произнесённый словно не моим хриплым голосом, сорвался с губ и всё. Больше ничего не хотелось, только услышать, что он прогибается под «сильных мира сего», хотя помня его юношеский максимализм и заявления о том, что будет бороться с бюрократией, с трудом верилось, что Игорь изменил своим убеждениям.

- Ты сама всё прекрасно знаешь… - Лазарев не выдержал моего тяжёлого взгляда и отвернулся к окну, теперь я могла наблюдать лишь его точёный профиль. – Ты перешла черту в первый же рабочий день. Я, конечно, понимаю, что привыкла ты к другому обращению – великая спортсменка и так далее… - последнее прозвучало как-то слишком едко, для отрешенно-скучающего вида, который Лазарев пытался демонстрировать. – Только здесь ты никто! Понимаешь? Абсолютно никто!

Он наконец снова повернулся и уставился на меня злым взглядом, в котором ничего кроме презрения я прочитать не смогла.

- Ты не имела права вступать в перепалку с родителями детей, тем более угрожать…

- Я не угрожала! – вырвалось у меня раньше, чем я успела сообразить, что оправдываюсь.

- Твое слово против слова жены мэра…

- Я тебя поняла…

Обернувшись, поплелась к двери, но не успела даже ухватиться за ручку, как почувствовала огромные горячие руки на своих плечах.

- Зачем ты приехала? – его хриплое теплое дыхание снова спровоцировало забег мурашек по спине – давно забытое, но такое сладкое чувство, правда сейчас оно отдавало горечью.

- Вернулась домой, думаю о моей травме ты знаешь. – понимаю, что может и не знать, ведь он не обязан был следить за моей жизнью, но мне почему-то хотелось понимать что до сих пор не безразлична ему.

- Ты могла остаться в Москве…

- У папы был инсульт как раз в то же время, когда я получила травму. Он в тяжёлом состоянии сейчас. Я нужна здесь…

Зачем я всё это ему рассказываю?

- Я правда не могу оставить тебя в центре, это может грозить его закрытием. Мэр слишком любит свою жену и ведётся у неё на поводу… В общем…

- Игорь, - я оборачиваюсь, чтобы посмотреть в его глаза и максимально холодным тоном заявляю: – я всё поняла. Могу идти?