Кто-то резко открыл дверь настежь. Лада едва слышно пискнула и торопливо обернулась.

На пороге стоял полицейский. Он осмотрел Ладу с ног до головы, но из-за струящегося яркого света из коридора девушке не было видно его лицо.

– Вижу, я вас не разбудил, – сказал он тихо, словно боялся, что кто-то услышит его.

Лада ничего не ответила. Она была настолько потрясена внезапным визитом мужчины, что теперь дрожала и не могла подобрать простые вежливые слова.

– Вам что-нибудь принести? – спросил мужчина.

Лада облизала пересохшие губы, но трещинки на коже начали саднить. На кончике языка почувствовался привкус железа.

– Д… да, – наконец выговорила она, сильнее кутаясь в плед. – Воды.

– Будет сделано, – сказал мужчина и вышел в коридор, оставив дверь в кабинет открытой.

Лада слышала только бешеный стук своего сердца. Она попыталась вдохнуть полной грудью, но ее правое легкое пронзила острая боль, которая тут же быстро исчезла.

Из коридора донеслись приглушенные голоса. По всей видимости, это были дежурные. Лада точно не знала, но попыталась успокоить себя этой мыслью. Выйти из кабинета и посмотреть, что творится в коридоре, она не решилась. Ее ноги словно утопали в бетоне, каменели и становились все тяжелее. «Я должна успокоиться», – проговорила мысленно девушка, но легче от этого не стало.

Буквально через пару мгновений на пороге снова появился тот самый мужчина, который напугал ее.

– Вот вода, – сказал он и протянул полный граненый стакан.

Лада не торопилась брать этот стакан. Что-то ее останавливало, но… что именно, девушка не понимала.

– Что-то не так? – спросил мужчина.

По виду ему было около тридцати лет, хотя в наше время молодые люди выглядят намного старше. Однако Ладу не заботили ни возраст мужчины, ни его голос, ни отношение к ней. Она понимала, что выглядит глупо, не доверяя никому, но, с другой стороны, ее можно было понять.

Собравшись с мыслями, Лада приняла из рук мужчины стакан и опустошила его за несколько глотков.

– Спасибо, – произнесла она хриплым голосом и отдала стакан мужчине.

– Если что-то будет нужно, просто позовите меня, – сказал мужчина, указав на все еще открытую старую дряхлую дверь. – Мы с коллегами в соседней комнате.

Лада машинально кивнула. Она заметила, что мужчина рассматривает ее с любопытством, как будто изучая… Под гнетом его взгляда Ладе стало не по себе, поэтому она опустила глаза в пол, еще сильнее закуталась в плед и стала ждать, когда мужчина уйдет. И долго ждать ей не пришлось.

– В общем, – с неким подобием обиды произнес мужчина, – если что, зовите.

Одарив Ладу напоследок еще одним любопытном взглядом, мужчина удалился, закрыв за собой дверь. Лада осталась одна. И она понимала, что чем дольше остается наедине с собой, тем сильнее ее терзают беспокойные мысли.

Лада Табакова. Девушка, которая стала зацепкой в мертвом деле о Спасителе, всю ночь не выходила из головы Юмина. Ему удалось подремать несколько часов, прежде чем зазвонил будильник. И даже тогда, во сне, ее образ с фотографии приходил к майору каждую секунду.

Юмин распахнул глаза и посмотрел в потолок. Он уснул, даже не раздевшись.

– Лада… – произнес он шепотом, словно пытаясь разгадать нерешенную загадку. На кончике языка остался привкус никотина от последней выкуренной сигареты. – Как тебе удалось выбраться?

Перед глазами возник образ его покойной невесты. Мария. Маша. Машуленька. Сердце пронзила жгучая боль, отчего майор поморщился. Он помнил этот кошмар, словно все это случилось только вчера. Как он выловил бездыханное тело Маши из Невы. Как сидел на каменной пристани, прижимая мертвое тело к себе. Как боль разрывала его на куски. Тогда, впервые в жизни, Юмин заплакал. Горькие слезы спускались по его щекам от беспомощности и горя. Она уже не была похожа на девушку, которую он любил. Ее тело было забальзамировано и выброшено в реку, словно ненужная кукла. Майор вспомнил, как убрал со лба чернявые волосы девушки, которые никак не хотели раскрывать ее лицо. Как вытаскивал из мокрых локонов застрявшие водоросли и щепки. Как обливалось его сердце раскаленной лавой скорби. Память – печальное приобретение человечества. В особенности если осколки разбившегося сердца еще не унесла боль.