– (я) Значит молочком балуемся?

– Да, балуемся.

– А покрепче? (Зачем только спросил.)

– Можно и покрепче.

И понеслось. «Затарились» здесь же поосновательней и залегли у неё на выходные. Начали за знакомство – живём рядом, а друг друга плохо знаем. Само собой: за дружбу народов… Пели под караоке. Где-то к вечеру Татьяна вдруг выдаёт: «Имя твоё – Нэт – очень просится в рифму с одним сексуальным приёмом». Я не очень склонен к экспериментам, но вариант французской любви в её исполнении – это нечто. Полёт во Вселенную – да и только. Аж сейчас дрожь прошибает.

Не знаю, озарили ли похожие яркие картинки затуманенные головы моих сегодняшних партнёров. Вполне возможно. Тогда мы пассажиры одного космического корабля, разве только что не Флюр.

*

Волны лирики смяли продуктивный настрой наших бесед. Завершение прошло скомкано. Политику вообще обошли вниманием, а спорт отмечен был в разделе юмора ниже пояса. Причём буквально: говорили о грязных приёмах в игре. Например, в бассейне при ватерпольных баталиях телекамеры снизу фиксируют прихваты за плавки и гениталии, на что я, неожиданно для себя сымпровизировал:

– Если, например, у борцов смятые и поломанные уши, то с некоторых пор ватерполистов в бане узнают именно по оборванным «кокам».

*

В двенадцать матч закончился. Попрощались. Уполз к себе в берлогу.

Голова гудела, на глазницы давило. Стал лечиться. Выпил всё, что, как считал, помогает от простуды; сверху залил горячим молоком с мёдом. Натёр виски и ноги водкой, успел усмехнуться, что для первого, логичнее подошёл бы собственно вискарь. Спать лёг опустошённый и разбитый.

Проснулся от громкого чирикания воробьёв. Серость утра им нипочём. Где-то глубоко в птичьем нутре припрятан ихний календарь, который безошибочно наметил приход весны, и птахи верят ему. Оттого, наверное, так шумят; празднуют.

Я приподнялся и глянул в окно. На ветке, что упирается в мой балкон, какой-то брутальный чижик нещадно пыжил свою подругу. Ветка сильно раскачивалась, периодически постукивая по стеклу. Потом воробьиха осталась одна, растрепанная, но нескрываемо довольная; и ещё долго всё не замолкала, щедро делясь с окружающим миром своим счастьем.

*

Я пошмыгал носом – дышится, повертел головой – не гудит. Отпустило? Майка была мокрой –выпотел, всё, что влил в себя вечером. Встал, переодел бельё.

Позвонить, что ли Светке? – идея, совершенно естественная для одинокого молодого мужчины в субботнее утро, сверкнула, как молния. И понеслось…

Спровоцированный бунт спермотозоидов был так силён, что разом заставил позабыть все проблемы, и сконцентрироваться лишь на половом вопросе.

Впрочем, именно ради таких приступообразных позывов и строилась философия моих взаимоотношений со Светланой. Была и настоящая жена, раньше. Пятилетний опыт совместного проживания традиционной ячейкой оставил больше минусов, чем плюсов. К последнему отношу только дочь, которой уже десять лет. Её существование хоть как-то оправдывает мою земную миссию. Не сразу, но всё же, я докумекал: женитьба – добровольное рабство, причём подчиняться приходиться не только женщине, но и бесконечным бытовым мелочам, по капелькам губящим всё романтическое во взаимоотношениях с ней и нивелирующих их в уровень тех же бытовых мелочей. Нет, пусть кому нравится, сдают себя в такое рабство (Флюр, например); я пока не готов.

Куда загадочнее созвониться, скажем, раз в десять дней. Сходить в кинокафеклуб или сразу кинуться друг на друга; можно прямо в прихожей «разгрузить пару вагончиков».

Света работала бухгалтером в какой-то там фирме. До конца не знаю: устраивает ли её такая спорадическая любовь, может и вынашивает свои там планы оккупации. Я внимательно слежу за этим.