«Сюда, пожалуй, не заскочишь, – думал Андрей, недоброжелательно прикидывая в мыслях тех, кто, по его мнению, мог бы сюда заскочить. – Убрана квартирка хорошо, уж не этой же барышней – наверное, держит прислугу. Где же она берёт деньги?»

– Екатерина Юрьевна, извините, я задам вам бестактный вопрос – впрочем, все вопросы следователей бестактны – на какие средства вы живёте? Вас содержат родители?

– Нет, я б так не сказала. Они помогают мне. Но содержу я себя сама.

– Как вы зарабатываете?

– По-разному, переводами например.

Капитан заметил, что девушка ничуть не смутилась.

«Переводы стоят копейки, – думал Андрей, – надо же, как искусно врёт, ведь даже бровью не повела».

Катя в свою очередь поспешила сменить тему разговора:

– Не думаете же вы, что это я пыталась убить свою сестру?

Андрей молча продолжал рассматривать девушку. Это обидело Катю.

– Вы что, действительно меня подозреваете? – с негодованием спросила она.

– Подозревать – моя профессия, – ответил капитан и робко улыбнулся.

– Вы считаете себя профессионалом? – язвительно спросила Катя. – А может, вы просто путаете значения слов «профессия» и «работа»?

– Я их не путаю, – как можно спокойнее ответил капитан, – я их мешаю.

– По-моему, это непозволительная роскошь, – с нотками злобы и сарказма парировала девушка.

– Возможно, я переоцениваю себя…

Катя не дала капитану договорить, прервала его:

– Боюсь, что очень. Вы же понимаете, капитан, если б вы были профессионалом в общепринятом значении этого слова, убийце было бы уже предъявлено обвинение, а вы второй день опрашиваете самых близких людей Клары, в то время как очевидно, что убийца – какой-то маньяк, истерик или ещё чего-нибудь там, может, сектант какой, но ведь очевидно: у него ненормальная психика, – эти слова Катя произносила уже без злобы, без сарказма и даже, невзирая на их содержание, без упрёка. В её голосе слышалась просьба и чуть ли не мольба, как если б она просила капитана заняться поиском убийцы.

Внимательно выслушав девушку, Андрей спросил Катю:

– Вы сказали, отец, – Андрей нарочно заменил слово «родители» словом «отец», – помогает вам деньгами. Большими? Часто?

– Хм, – Катя возмущённо фыркнула. – Я отвечу «маленькими и редко», а, может, в вашем понимании это по-другому.

«Скорее всего, по-другому», – подумал Андрей, а Кате сказал:

– Вы скажите, как именно, а я уж сам определюсь.

– Что как именно? Как часто? – Катя даже не пыталась скрыть злобу. – Меня – когда попрошу.

– А часто просите?

– Андрей Владимирович, – впервые Катя обратилась к капитану по имени-отчеству, – к чему эти игры в кошки-мышки? Вы были достаточно убедительны, я поверила вам, я одна из подозреваемых, но надеюсь, – Катя обворожительно улыбнулась, – не единственная, а сейчас, мне кажется, мы теряем время. – Катя взглянула на большие настенные часы и, нарушая свою удобную позу, подалась в кресле вперёд. – Простите, мне пора собираться, у меня сегодня вечернее занятие.

– Вы учитесь?

Катя недобро ухмыльнулась.

– Я занимаюсь шейпингом.

Андрей подумал о своей Аннушке, которая не смогла позволить себе таких занятий из-за высокой платы.

– Спасибо, Екатерина Юрьевна, – поднимаясь с места, сказал Андрей. – Вы очень мне помогли.

– Да? – удивилась Катя. Ей хотелось спросить, чем же, но желание скорее выпроводить капитана взяло верх, и она молча последовала за ним, всем видом показывая намерение скорее проститься.

Татьяна Владимировна долго не открывала капитану Кудинову, а открыв дверь, неприветливо пригласила:

– Опять вы, входите.

В квартире Татьяны был порядок, но уюта в понимании Андрея Владимировича не было: ляпнистые обои в голубых тонах; окна, увешанные шторами из дорогой ткани песочного цвета, без тюлевых занавесок; мягкая мебель, покрытая пёстрыми покрывалами в зелёно-коричневых тонах; неустланный паркетный пол, причём в углу за шкафом стоял рулон ковролина, кажется, красного цвета; на стене над диваном в дорогой раме с лепниной висела репродукция картины – лесной пейзаж. Лес на картине был нездоровым, с какими-то гниющими пнями на переднем плане, гнилым болотцем и старой вороной. Андрей отметил про себя, что эта картина воспринималась не как часть интерьера, а скорее было похоже, что здесь она была кем-то повешена по ошибке и забыта.