– «С этого момента гражданин Джек Уильямс официально является „Врагом Преинституции“ и несёт за собой наказание в виде работ по облагораживанию выделенной ему территории и пожизненного заключения в стенах ТБИНа (Тюремного Блока Изолированных Нарушителей) без права на официальную амнистию, но с возможностью требовать своего помилования кому он там захочет» – судья поднял правую руку и указательным пальцем достиг области крайней трети правого нижнего века, и проделал такой же приём с левым. В конце концов его трепетный и иссохший палец остановился возле мышцы гордецов и продержался в таком положении чуть больше двух-трёх секунд, а после – снова опустился на гладкую поверхность стола.

«Объявляю завершение вынесения первоначального приговора. За подсудимым остаётся его последнее слово или желание, которое может подлежать рассмотрению только с разрешением, полученным в результате общего голосования». Судья презрительно опустил свой взгляд на без пяти минут заключенного, и сразу стала ясна его мрачная позиция.

Джек устало мотал своей головой из стороны в сторону, пока случайно не заметил, как плита под его пятками обретала тот же белоснежный покрой, в виде огромных и пушистых хлопьев.

– «Вот и славно…» – победоносно произнёс Судья —«Заседание окончено, все могут быть свободны…» – после этих слов он снова глянул на Джека —«А ты думал? Ебись с этим дальше сам» – Джек остолбенел, встряхнул головой и понял, что последние слова пришли ему в голову сами.

– «А вам в ту дверь слева…» – тем же пальцем указал верный путь добрейший судия, ехидно улыбаясь —«Там уже ждут».

Джек прекрасно понимал, что ждёт его за той крошечной дверкой, во многом отличавшейся от парадной не только своим размером, но и формой, покрытием и наличием дверной ручки с отверстием меньше сантиметра. Но одного он понять всё же не мог – что ждет его за толстыми тюремными стенами? Совершенно серьезно, он сядет сейчас на пожизненно, и пропадёт во мраке. Осознание бьёт под дых всегда слишком поздно, а в нос, почему-то, бьёт тяжелый аромат мочевины.

Мысли теснили свободный, чистый воздух и таяли на земле. Рождались новые, а старые уходили в недра грунтовых вод, где всё смывалось в единую неразбериху. Сколько дней, месяцев, или даже лет Джек сможет продержаться в неволе, прижавшись к холодным бетонным стенам, отторгающим всякое проявление теплоты внутренних чувств и ощущений приближающейся весны? Со временем всё не только снаружи, но и внутри закончит свой цикл, и бог знает, что останется после – полосы, отточенные мелом на стенах, плакат обнаженной девушки, или привыкший ко всему скелет, обтянутый треснутой кожей и тем тряпьём, на котором собранная комочками пыль и есть след покинутой надежды?

От всей этой картины хотелось вывернуться наизнанку, но Джек оставался еще спокойным и уравновешенным. Несколько шагов – и вот он уже на пороге, отделяющем его прошлую жизнь от неминуемой настоящей и будущей. Теперь никто ничего не расскажет ему, наверное. Тут же в голове промчалась путеводная звезда и позолоченная табличка с именем «Роберт». Может стоит вернуться и отыскать его? Зачем идти вперёд, если путь позади уже проверен и не так опасен? Хочется хотя-бы за всё извиниться.

Но Джек, будто озарённый, еще ближе подошел к небольшой дверце в мир больших перемен, но, по правде, лишенный всего, и дернул за ручку.

– «Это дверь в мой личный туалет, ну повернись ты чуть левей…» – вздохнул судья, спешно набивая кожаную сумку, копошась нервно. На Джека он не смотрел.

Джек поднёс правую руку ко лбу, с которого градом стекал солёный пот и двинулся неуютно в направлении двери, находившейся «чуть левее» от первой. Подойдя к ней вплотную, он с опаской подогнул легкую ручку и дверь подалась вперёд.