Он удивленно посмотрел на распластавшегося по всей длине холодного пола Джека, исследовавшего каждую трещинку на низком потолке, что вот-вот раздавит их обоих. После молчания, которое продолжалось примерно несколько секунд, изумленный толстяк встряхнул неподвижной головой и тут же сказал:

– «Б-батюшки!» – Янсон развел руками и подбирался к лежачему всё ближе и ближе. «Звезды считаешь?» – толстяк улыбнулся, глядя на то, как тщательно Джек рассматривает свой потрескавшийся потолок, встал на коленки, опуская на них свои пухлые ладошки и уставился на лицо беззащитного, как комарик в паутине, соседа. Эти же ладони Янсон поднёс к щеке Джека, похлопывая живым будильником. «Да ты лучше б долги свои пересчитал, крысиная морда…» – как дело доходило до денег, то у Янсона сразу развязывался язык и речь его наполнялась внятностью и смыслом. «Платить-то, понимаешь, некому – дохнут, как… Как мухи!» – наконец добавил толстяк. После он отвёл свой взгляд, всматриваясь в серые ставни, и то, что было за ними, его почему-то веселило —«А ты всё еще жив?».

В комнате определенно был кто-то еще, слышно выдыхая – этот пассивный наблюдатель предпочел не шевелиться. Джек заглянул в его детские глаза – кто-то еще очень юн и явно расстроен, полон сожаления, непонятно к чему именно. Грязные шорты и подранные коленки, образ дворовый и противоречивый – не живет этот мальчик на вольных хлебах, его прекрасное лицо безвинно молочное, словно на картине с овечкой и святой. Перед мальчиком стыдно ужасно, его логика взрослее круглого тела, и он проверяет душу, как серафим перед тем, как взять её под крыло. Такого человека Джек еще не встречал – его пугаешься и одновременно хочешь спасти в объятиях. Он прячется за спиной Янсона, как будто ищет защиты у сильнейшего.

– «Папа! Вот и ты, нашелся!».

Названный папой совсем опешил и будто притворился мертвым, чтобы не услышать это еще раз. Янсон наскоро отступил, цепкие руки отвернулись от Джека, аккуратно легли на широкие колени. Папа привстал и оглянулся на ребенка —«Харри?!»

– «Папа… почему ты его бьёшь?».

Исполин-отец медленно подступал к месту, откуда шел детский голос. Джек теперь видел только ноги ребенка.

– Пустяки. Я его не трогал!

Ножки поменьше почему-то отступали.

– «Тебя мать послала? Только не ври мне!» – сухо спросил Янсон.

Голосок затаился за большим телом в дверном проёме.

Папа протянул что-то сыну. Как немного позже додумался Джек, то был кулак с выпученной жирной фигой. —«Нету у меня денег! А были бы – всё одно!» – произнося это, отец подставлял свой кулак еще вперед, проводя указательным пальцем вверх и вниз, как сторож шлагбаумом. Подтянув свои широкие даже для двух Янсонов штаны, толстяк продолжил: -«А ты их заслужил, Харёк?».

– «Что ты такое говоришь?! Я пришел к тебе…» – заплел дрожащий голосок, левая ножка немного отступила.

– «Тогда слушай» – выпрямился отец, будто отпугивал хищников – «Ты бездельник, очень уж чистенький, миленький! Нигде не работаешь, да? Не трудишься. Воруешь деньги у матери, у отца? Нет, Харёк, вы с мистером Джекмом…» – Янсон заметил, как тот лёжа перебирается к ножкам кровати —«…у государства тырите, не у меня! Оно дает тебе, дает еще другому – тот потратит их на вещь, вещью и заработает! Чем тебе не работается, а?!».

– Давай я в следующий раз…

– «Куда?!» – перебил Янсон, даже надрываясь – «Да ты… даже мне не помог в работе! Кто чужой видит и говорит – к черту нам такие нужны! К черту нам, говорят, прох-хиндеи ваши! Они не трудо«в»способны!».

– Кто такое говорит? Прекрати!

– «Ты рот то закрой!» – доводя самого себя до истерики, Янсон кипел вместе с алкоголем в крови так, что на бледном лбу его надувались широкие синие вены —«Противный! Не работаешь – не жрешь, вот как говорят! Моя жена – дура, и тебя дураком сделала!».