В фильме мы не раскрыли, каким образом главный герой инфицировался СПИДом, чтобы на постер поместить философский слоган: «Важно ли, в чем причина, когда ничего не изменить?» На своем цветном принтере я распечатал несколько постеров формата А4 и расклеил в общежитии и академии. Потратил всю краску в картриджах.

Со студенческим телевидением мы договорились, что они организуют нам два показа в римской аудитории на цифровом проекторе. Накануне премьеры ко мне в комнату пришла Дарья с просьбой показать ей фильм первой. В моих больших наушниках она смотрела его не отвлекаясь. Ей понравилось увиденное. По крайней мере, она так сказала.

Первый показ посетило около пятидесяти человек, что нас очень порадовало. Несколько девушек даже растрогались. На втором показе было около тридцати человек, что тоже приятно удивило. Однако нам задавали много вопросов о смысле происходящего в фильме. Первая половина для зрителей была слишком непонятной. Мы решили сделать письменные пояснения для тех, кому будем давать фильм на DVD-дисках. Дэвид Линч бы не одобрил. По его мнению, зритель должен искать смысл самостоятельно.

Для того чтобы оправдать игру Евгении, я придумал объяснение к диску: «Девушка в начале фильма ведет себя неестественно, потому что является проекцией помутненного сознания главного героя. Он одновременно представляет ее как любящую и безразличную. Таким образом, актрисе приходится показывать внутренний диссонанс его представлений».

Еще и объяснил галлюцинации, которые привели к суициду: «Главный герой фильма страдает приобретенным меланхолическим раптусом1, вызванным сильным душевным потрясением из-за неизлечимой болезни».

От студии наш фильм отправили на студенческий конкурс медиапроектов. Штатный фотограф называл нас «братьями Коэнами», когда посмотрел фильм. К сожалению, короткометражка не получила никаких наград.

Той зимой мне пришлось по-другому взглянуть на красоту падающего снега, устилающего все белой пеленой. Для дворника это тяжелая проза жизни. Мне приходилось каждый день ездить на работу, сразу после занятий. Отец с утра мог меня подстраховать, расчистив дорожку у входа, но остальная территория была на мне. По несколько часов приходилось счищать снег и уплотнять его в огромные сугробы. У меня жутко болели спина и руки. Моя неидеальная осанка становилась еще кривее. Я так уставал, что перестал убирать комнату. На кровати валялись вперемешку продукты, книги, одежда. Я скидывал все в одну большую кучу, как снег. И это вошло в привычку. Знакомые девушки приходили в комнату, чтобы полюбоваться «молодцовой кучей», как достопримечательностью. «Einrichtungen representiert», – гордо говорил я. За значение фразы не ручался, но она почему-то вызывала ассоциации с обстановкой в моей части комнаты. Тогда я готовил пересказ о знаковых местах немецкой земли Бавария, и эта фраза впечаталась мне в память частым r в череде грубоватых слогов. Мне так не нравился немецкий язык, что я разыгрывал перед камерой сценки из «Великого диктатора» Чарли Чаплина.

Что касается физкультуры, я смог убедить спортивного врача, восьмидесятилетнюю женщину, что у меня стала болеть спина от врожденной болезни. Мое искривление было слишком очевидным, и мне выписали справку о занятиях в спецгруппе. Это означало, что планка нормативов снизится на треть: если раньше на удовлетворительно мне надо было подтянуться двенадцать раз, то сейчас лишь восемь. За полгода я смог этого достичь. А с беговыми нормативами я вовсе неплохо справлялся.