Вода со льдом

Я сидел в вагоне поезда с жесткими сиденьями, который мчал меня из Чэнду в Урумчи. В наушниках играли песни иностранных исполнителей девяностых и двухтысячных. Я смотрел на происходящее вокруг и думал: если бы не знал, что я в поезде, подумал бы, что возвращаюсь на Землю с какой-нибудь планеты среди ее жителей, лишь внешне похожих на землян. Чрезмерно суетливые, чересчур взволнованные, энергичные и очень шумные. Этакие гигантские муравьи с планеты Cataglyphis Bomby – China[1].

«Два часа ночи, а им хоть бы что! – возмущался про себя я. – Вот когда это все прекратится?!»

Но, наверное, так и должно быть, и я в самом лучшем месте из всех, где только можно оказаться. Я возвращался в родную страну, чтобы провести веселый отпуск, а мелкие неудобства вокруг меня просто уравновешивали мое чрезмерно хорошее настроение, возвращая меня из эйфории в реальность.

У меня все хорошо, все мои мечты рано или поздно сбываются, и даже если что-то идет не по моему сценарию, я верю, что Вселенная приготовила для меня лучший вариант событий.

Как сказал один из моих любимых писателей: «Если есть верх, значит, есть низ, если есть лево, то и право есть, если есть вход, то и выход должен быть, если только это не мышеловка».

Вот так и живу: выбираю один из вариантов, а вселенский разум меня корректирует.

Было около шести утра. Шел десятый час нашего пути. Наконец люди, находившиеся, наигравшиеся в карты, наевшиеся, наговорившиеся и наконец-то уставшие, расселись по своим местам, успокоились и заснули. Заснул и я. А перед сном – или, может быть, уже во сне – мне привиделась такая вот история про одного моего друга, которого звали Сергей. В тот момент он, как и я, был в пути – летел самолетом.

1. Ловушка

– Мой знакомый вывез меня за город и стал рвать на мне одежду, бить меня в живот и по лицу. Я побежала по бамбуковому лесу на холм, – словно раздраженно говорила Швэйбин человеку, который представился ей как доктор Мо, друг ее отца.

Ей все еще до конца не верилось в то, что этот кошмар закончился и ее спасли.

– Усталость настигла меня не сразу, через несколько минут. Я в хорошей форме, бегаю по пять – восемь километров три раза в неделю. Мне показалось, что он отстал. Я остановилась и огляделась, никого позади не было, – продолжала она с той же интонацией, будто отчитывала саму себя. – Затем опустилась на колени, и тут он выскочил из-за кустов и снова стал бить меня и рвать на мне одежду. – Ее голос стал набирать силу и задрожал: – Я кричала что было сил, только никто меня не слышал, – совладав с собой, она смогла не заплакать.

Ее белое с красно-зеленым рисунком ципао с черными продолговатыми пуговицами, облегающее и чуть выше колен, с коротким рукавом и воротником-стойкой, строгого и изящного покроя, теперь было грязным, в крови и сильно изорвано.

Это платье напоминало национальную одежду, какую носили девушки еще в эпоху династии Мин, правившей в Китае после его отделения от монгольской империи Юань[2].

От сильного удара головой о камень Швэйбин потеряла сознание, а когда пришла в себя, вокруг было темно. Голова кружилась и болела. Вся в крови и обессиленная, она пошла на какой-то свет вдали, вниз по склону. Не глядя под ноги, она запнулась и угодила в яму, где была найдена на следующий день старушкой, собиравшей хворост.

Швэйбин смотрела перед собой совершенно отрешенным взглядом, как вдруг разразилась безумным смехом:

– Вот я дура… Ха-ха-ха! Это он сделал! Точно он… но там был кто-то еще, кто-то другой…

Она стала дергать себя за волосы своими грязными руками и кричать, что ничего не помнит, кричать с какой-то нечеловеческой интонацией, совершенно чужой и даже вызывающей страх. Ее самый строгий голос, каким она окликала несознательных учеников, болтавших во время урока, казался сейчас ласковым и мягким в сравнении с этим. В ней кипела ненависть, как у дикого зверя, которого бросили в клетку.