– Постой, – обронила Яна.

Она достала из своей сумки серый девчачий свитер с высоким горлом и потянула парню. Тот с недоумением взглянул на нее, и, поколебавшись, принял одежду.

– Теперь-то я точно впишусь, – он мотнул головой в сторону зала и стал расстегивать пуговицы на промокшей шелковой рубашке.

Девушка и не подумала отвернуться, а он не стал ей на это указывать, спрятав очередную ухмылку с помощью удачного наклона головы. Он не был атлетом, но и назвать его дохляком она не решилась бы. Ее свитер, как и ожидалось, оказался мал для Филиппа и обнажил его живот и запястья. Впервые с начала их недолгого знакомства он услышал смех Яны. Настоящий, дурацкий и очаровательный смех, и звуки, какие она издавала, когда было весело – будто ей не хватает воздуха.

– Прости-прости, – она вытерла краешком пальцев выступившие слезы. – Должна признать, тебе он идет гораздо больше, чем мне.

– Ну, это лучше, чем пневмония. Я не могу позволить себе заболеть. Не сейчас, – без обиды ответил он.

Дожидаясь, пока он расправится с пуговицами пальто, брюнетка отозвалась эхом:

– Не сейчас?

– Да, важная практика на носу. Если справлюсь – получу работу мечты.

– Дай угадаю… юрист? – она улыбалась, уверенная в своей проницательности.

Он встретился с ней глазами, пытаясь прочитать ее так же, как это сделала она.

– Нет, но близко. А сама на кого учишься?

– С чего ты взял, что я вообще на кого-то учусь? Может быть, вырвалась на один вечер из деревни, приобщиться к культуре хотела, – в голосе девушки снова появились нотки кокетства. Ей хотелось порисоваться, чтобы стереть из общей памяти тот момент слабости на улице.

– Вряд ли. Чтобы знать это место, нужно быть студентом одного-определенного вуза. А чтобы так прятаться при виде этого стихоплета, нужно быть студентом определенного курса.

С лица девушки мгновенно сошли все краски. Она уставилась в стену с облупленной краской, где кто-то нацарапал слова из песни «Enola Gay». Парень понял, что сболтнул лишнего.

– На самом деле, я заметил у тебя в сумке толстые тетради, когда ты свитер доставала. И краешек студенческого.

Яна молчала, глотая обиду на саму себя за столь унизительное поведение. Она впервые показала другому человеку, что испытывала необъяснимый, противоречивый интерес к этому профессору-неудачнику. Он был абсолютно несносным – непунктуальным, неулыбчивым и небритым. Ее до дрожи в коленях возмущала его философия, его взгляды на способности женщин, и, возможно, именно поэтому ее так тянуло быть замеченной им, переубедить его, перечеркнуть все его изречения, чтобы он пал ниц и остаток жизни сокрушался от того, как был слеп. Осознавая весь идиотизм своих фантазий, она не раз прокручивала в голове разные реплики и афоризмы, которыми она смогла бы заткнуть его податливый и нестерпимо спокойный голос.

Так и не услышав ее голос, Филипп вздохнул:

– Коньяк будешь?

3 глава

Мы ехали в роскошном автомобиле, марку которого мне так и не удалось запомнить. Это все равно не имело значения, так как нас сопровождали две машины с проблесковыми маячками на крышах. По мере того, как за окном становилось темнее, синий свет от мигалок казался все более навязчивым и каким-то истеричным.

Сначала я отказывалась садиться в машину. После того, как я привела себя в порядок, мне пришлось взять с вешалки скромное черное платье и убедиться, что размер действительно совпадает с моим. Дождавшись, пока я выполню ее указания, моя новая знакомая проверила наручные часы, встала с места и, кивнув самой себе, открыла ключом дверь палаты.

– Что дальше? – сказала я. – Может быть, объясните, наконец, где я?