В моей голове сразу возникло лицо последнего.
Добрые в силу возраста, но безжизненные глаза холодного цвета. Нос-пирамида – гораздо шире внизу, чем у лба. Тонкие соломенные волосы, почти полностью охваченные сединой. Квадратная челюсть. Морщинистый лоб, ровные узкие губы, сжатые в беспристрастной ухмылке.
Если и был на свете один человек, который знал всю правду, это точно должен быть он.
Но как мне стребовать информацию с президента России?
Это просто смешно, это так нелепо и наивно, как те петиции с просьбами отправить в отставку премьер-министра. Представлять, что я что-то значу, что моя нужда узнать, как погиб мой любимый человек, понять, почему он предпочел стать героем, а не оставаться живым, будет услышана.
Хотя, разве подобные поступки когда-либо нуждались в объяснении? Да что же это со мной такое?
Мне просто настолько плохо существовать без него, что я начинаю искать причины, чтобы обидеться на Филиппа, чтобы обвинить его в его же смерти. Но ведь это совсем не так, ведь за этим стоят реальные люди. И, вполне возможно, они все еще на свободе, ходят, смеются и хвастаются, вспоминают момент, когда он понял, что оказался в западне. Сволочи.
Филипп, мой Филипп… Как много я бы отдала, чтобы предупредить тебя, чтобы сказать: «Не делай этого! Не езди туда сегодня!».
Я вспомнила на последний телефонный разговор. Казалось, что это было два года, а не два дня назад.
– Как дела на работе?
– Как всегда, – вздыхала я. -Сегодня разговаривала с одной пожилой женщиной: она решила, что дозвонилась до своей внучки, которая сбежала в Москву из Краснодара – к своему парню. Ты же знаешь, нам нельзя первым прерывать звонок, если человек не подтвердил, что не является клиентом. Вот мне и пришлось дожидаться, пока она не поверила, что я не «притворяюсь, чтобы отделаться от нее», а действительно работаю в call-центре.
На другом конце линии раздавался тихий смех Филиппа.
Если бы я знала, что слышу его в последний раз, я бы никогда не положила бы трубку. Если бы я знала, что смогу предотвратить, отсрочить его уход, то я бы заставила его говорить и слушать. Я бы держала телефон около уха сутками, позабыв о сне, радиации и стоимости международных звонков.
– Давно тебе говорю: бросай это место. У нас на счету достаточно, чтобы ты могла жить без особых проблем еще года три.
– Дело не в день…
– Я знаю, что дело не в этом, – перебил меня Филипп. – Знаю, что ты не хочешь сидеть без дела, но ведь пары лет достаточно, чтобы найти работу, которая тебе больше по душе?
– А вот тут ты не прав, – мой голос звучал шутливо. – Я вполне могу сидеть без дела, просто для этого мне придется от тебя уйти. Так как сидеть без дела и при этом слушать о твоих успехах – это не как-то очень. Вот если бы я была при деньгах и жила одна… – я растянула последнее слово.
– Тогда ты бы смогла деградировать без препятствий?
Я слышала, что уголки его губ были приподняты, и гордилась тем, что могу заставить его улыбнуться несмотря на три тысячи километров между нами.
– Знаешь, – продолжил он, – большинство девушек, наоборот, бросают работу, когда выходят замуж.
– Во-первых, не большинство, у тебя устаревшие данные. Во-вторых, работу бросают, чтобы заниматься детьми.
– Да… Да. Прости. Знаю, что тебе не очень-то весело там, но ты должна знать, что все, что я делаю – ради большой цели. Сейчас это не заметно, но моя работа очень важна. Веришь?
Я глубоко втянула воздух. На глаза навернулись слезы.
– Верю. Конечно верю. И, знаешь, я думаю о том, чтобы завести собаку. Такую маленькую и пушистую – не выучила еще название породы. Ты как?