– Я… попробую.

– Хорошо! Пойдёмте ко мне, я вас кофе угощу. Любите кофе?

– Да, можете чёрный без сахара? Или мокко?

– Знаток! – засмеялся Щукин.

Писательница улыбнулась. Два года в писательском обществе не прошли даром.

Щукин привёл её в один из кабинетов без таблички, пропахший табачным дымом. Это была узкая длинная комната с большим окном напротив двери и высоким потолком, испещрённым трещинами. На пожелтевших обоях висела политическая карта России и портрет президента, а на столе среди вороха рукописей, печатных листов и газет стояли сморщенный кактус в горшке и чашка, наполненная блестящими обёртками от шоколадных конфет. Журналист выудил рассказ Писательницы из-под груды бумаг и шлёпнул им по журнальному столику, заставив подпрыгнуть пепельницу с горой окурков.

Писательница присела в одно из кресел у окна. Щукин уже закурил сигаретку и с ней в зубах готовил кофе на маленьком холодильнике, заменяющий ему кухонный стол.

– Давно вы пишете? – спросил журналист, погрузившись в кресло.

– Это мой первый рассказ, – ответила Писательница.

– Неплохое начало, – улыбнулся он.

– А… как вам он? – ей не терпелось услышать рецензию, хотя поговорить с внезапно обнаруженным настоящим кабаном тоже очень хотелось.

– Подождите… – поморщился Щукин, отпивая из чашки, – не спешите так. Расскажите лучше, кто вы, чем занимаетесь… Кстати, можно на «ты»?

Писательница кивнула. Она провела пальцем по переносице, будто поправляя невидимые очки, и произнесла отчего-то дрогнувшим голосом:

– Я… учусь на втором курсе у нас в пединституте на филологическом…

– Ага, филфак… – задумчиво протянул Щукин, закуривая сигаретку. – Я тоже его оканчивал.

– Да? – удивилась писательница. – Но я, знаете…

– Зна-ешь, – поправил её журналист.

– Знаешь, – выдавила из себя Писательница. – Это мои родители настояли туда поступить.

– Родители… – тихо повторил Щукин, выдыхая дым. – Понятно.

Писательница смутилась. Она не любила говорить о том, что за неё многое решают родители. Она хотела выглядеть взрослой и самостоятельной даже в глазах кабана. И тут ей пришла идея. Извинившись, она наклонилась и достала из своей сумки трубочку. Щукин как открыл рот, выпуская дым, так и остался с раскрытым ртом.

– Ты… куришь табак? – в полном замешательстве спросил он.

– Курю, – усмехнулась Писательница, ловко набивая трубку.

– Однако… – произнёс журналист. Молодые писательницы, курящие трубки, ему ещё не попадались. Щукин стал молча наблюдать, как она её раскуривает.

– Да, в общем-то, родители меня заставили поступить на филфак. Я вообще не хотела тогда учиться. Школу еле вынесла, – рассказывала Писательница, пуская колечки. Сигарета журналиста сгорела уже до самого фильтра. – Да и сейчас думаю, что бы сделать, чтобы заставить родителей не доставать меня учёбой… Вот… Первый рассказ… Я до этого лет десять, наверное, только сочиняла, но ничего не записывала.

– А что, если не секрет?

– Детективы, – сказала Писательница, заранее зная, что Щукин ей не поверит.

– Чего-то не верится, судя по прочитанному, – усмехнулся он.

– Что ж, верьте на слово, – улыбнулась девушка, выпуская колечко дыма. Оно легко поплыло вверх и растаяло. – Может, поговорим о рассказе?

– Ну давай, – поддался Щукин и взял распечатку со стола. Он был всё ещё очень поражён. – Начнём, пожалуй, с хорошего: писать ты умеешь. На энное количество страниц тебя хватило, – улыбнулся журналист. – Дальше всё гораздо сложнее: ты умеешь писать всякими непростыми предложениями с множеством придаточных, с причастными оборотами… И из-за этих непростых предложений текст усложняется так, что только с третьего раза начинаешь понимать, о чём это всё. А вообще, о чём это? Ты можешь сказать?