– Хотите, я найду для вас кэб, сэр? Дойду до площади, поищу там.

Я предложил это неспроста: было куда разумней и безопасней нанять экипаж на Беркли-сквер, где всегда полно кэбов. Я уже знал, что, если мы пойдем пешком, портфель и саквояж непременно начнут оттягивать мне руки.

– Нет, – сказал Холмс. – Нет, думаю, нам лучше пройтись, чтобы я мог привести в порядок мысли.

Он запахнул плащ и шагнул в сгущающийся туман. Я последовал за ним.

– Почему вы так резко прервали беседу? – спросил я, когда мы дошли до Беркли-сквер.

Я знал, что нахожусь всего в нескольких кварталах от своего дома на Керзон-стрит, и тем не менее опять удалялся от него. Долго еще я не увижу своей квартиры.

– Это была не беседа, Гатри, и вы прекрасно это знаете, – ответил он, когда мы огибали площадь, направляясь к Кондуит-стрит и Сэвил-роу с намерением выйти оттуда на Виго-стрит, свернуть на Сэквилл-стрит, оказаться на Пиккадилли, дойти по Джермин-стрит и Дьюк-оф-Йорк-стрит до Сент-Джеймс-сквер и, наконец, добраться до Пэлл-Мэлл. – Это были в чистом виде маневры.

Я прибавил ходу, чтобы догнать его.

– Я так и подумал.

– Разумеется. Вы проработали у меня не один год и должны уже понимать, что к чему, – ответил он не то чтобы недовольно, но отнюдь не благодушно. – Этот барон фон Шаттенберг слишком уж миролюбив!

– Считаете, он состоит в Братстве? – не удержался я от вопроса.

– Если это так, то он глупец, потому что Братство стремится к краху всех европейских держав и захвату власти. Он, будучи бароном, окажется в числе тех, кого сотрут с лица земли. – Холмс пошел медленнее, подстраиваясь под шаг уличной толпы. – Однако ему, по-видимому, посулили какие-то выгоды в обмен на пособничество или попросту шантажируют. Как бы там ни было, он не прислушается к моим предложениям.

– Тогда зачем вы потребовали привлечь к обсуждению сэра Камерона? – спросил я. – Ведь он упрям, как призовой хряк, и себялюбив, как кот.

– Да вдобавок пьянчужка, – подхватил Холмс. – А если учует выгоду, то будет стоять на своем до конца, пусть даже земля разверзнется под его ногами. – Он дважды кивнул. – Вот так. Все, что нам нужно сделать, это убедить его в злонамеренности барона фон Шаттенберга. Тогда сэр Камерон будет упираться, покуда Темза не потечет вспять.

– И правда! – воскликнул я, начиная постигать замысел своего патрона. – А если его угостят шнапсом, он, скорее всего, напьется и станет еще несговорчивей. – Я не сдержался и хихикнул. – Надеюсь, барон не слишком огорчится.

– А я, напротив, надеюсь, что он очень расстроится, проговорится и мы получим возможность судить о том, насколько опасна нынешняя деятельность Братства. Пока что мы действуем вслепую.

Он внезапно остановился и поднял руку, призывая меня к молчанию. Людской поток расходился, огибал нас и снова смыкался, словно мы были островами в стремнине.

– Что? – спросил я, невольно заволновавшись.

Холмс сердито тряхнул головой, и я прикусил язык. Наконец он опустил руку.

– Наверное, я ошибся. Мне на секунду почудилось, что где-то рядом опять идут две лошади, как прошлой ночью. Я как будто слышал звяканье плохо прибитой подковы.

– Боюсь, я не заметил… – проговорил я, но не окончил фразы.

– В таком шуме немудрено и ослышаться, – заметил Холмс, словно уговаривая себя.

На углу мы свернули к Пэлл-Мэлл и размеренным шагом направились домой, а над Лондоном тем временем уже спускалась ночь.

Прежде чем мы добрались до дверей его квартиры, Холмс дважды останавливался, прислушивался и дважды убеждал себя, что звук погони ему почудился; я от всего шарахался, как вышедший из спячки сверчок: за окном каждой проезжавшей по улице кареты мне мерещились зловещие лица убийц из Братства, совсем как недавно в Константинополе. Мысль о том, что нас преследует неведомый и невидимый враг, была весьма неприятна. У меня достало хладнокровия справиться с паническим беспокойством, но все же тревога ни на миг не унималась.