– Да, знаю. Спасибо, Тьерс.

Я вышел из кухни. Саттон последовал за мной.

Мы оба направились в гардеробную Холмса, соединявшую спальню с ванной комнатой. По пути Саттон скинул пальто и стал расстегивать запонки на сорочке. Искусство быстро переодеваться составляло один из замечательных навыков его профессии.

– Он встревожен, – заметил Саттон, оказавшись в гардеробной.

Я выдвинул ящик комода, в котором Тьерс хранил свои туалетные принадлежности. Здесь лежали три бритвы. Я выбрал одну, с роговой рукояткой, и ответил:

– Да, верно.

– И не хочет, чтобы мы тревожились, – приглушенным голосом говорил Саттон, продолжая разоблачаться.

Я отправился в ванную, оставив дверь открытой, чтобы не прерывать разговор.

– Ясное дело, – сказал я, доставая чашку, кисточку и начиная взбивать пену.

– Это из-за Братства или есть что-то еще? – спросил Саттон.

– Не знаю, – ответил я, сердясь на себя за то, что мне нечего больше сказать.

– Значит, что-то еще, – заключил Саттон.

Раздался стук ботинка, упавшего на пол, за ним последовал второй.

– Думаю, вы правы, – заметил я, намыливая лицо и глядя на себя в зеркало.

Под глазами обозначились круги, казавшиеся разными из-за того, что левый глаз у меня голубой, а правый – зеленый. Мимолетом я заметил, что на висках появилась проседь – так, несколько белых волосков, и все же… В мае мне стукнуло тридцать четыре; у матушки в моем возрасте было куда больше седины. Это меня отнюдь не утешило: я знал, что многое еще должен совершить, и не нуждался в лишних напоминаниях о грядущей смерти – с этим отлично справлялись выстрелы и наемные убийцы.

– Кто такой этот турок? – немного погодя спросил Саттон.

Я ответил не сразу, так как аккуратно сбривал щетину под носом.

– Он утверждает, что его брата похитили, увезли в Англию и продали в бордель, – объяснил я, ополаскивая бритву и приступая к участку возле уголка рта.

– Звучит не слишком правдоподобно, – заметил Саттон.

– Да уж, – согласился я, когда смог наконец свободно говорить.

– Вы ему верите?

– В общем да… То есть я верю, что его брат пропал и что его могли похитить с дурными намерениями, – сказал я, запрокинув голову и выбривая шею.

– А что думает Холмс?

Саттон дожидался моего ответа, над которым я раздумывал, пока брился.

– Он не сказал. Но лебезил перед мистером Керемом – вы бы им гордились. И, я уверен, у него были серьезные на то основания. После ухода Керема он объяснил, в чем дело.

– Что за роль? – спросил Саттон, заглядывая в ванную в брюках гольф и свитере, будто только что приехал из деревни и скоро собирался уезжать обратно.

Я успел привыкнуть к его постоянным перевоплощениям, поэтому лишь мельком посмотрел на него перед тем, как закончить бриться.

– Вы бы решили, что он целыми днями сидит в конторе и занимается исключительно бумажной работой.

– Что ж, – усмехнулся Саттон, – он хочет, чтобы все так думали. Потому меня и нанял.

– Да, и создал видимость монотонного, упорядоченного существования, – подхватил я. – Но сегодня этого ему было мало. Он выглядел вялым, даже боязливым, неспособным на активные действия.

– И вы считаете, что он делал это нарочно? – спросил Саттон, протягивая мне полотенце.

Я вытер лицо и шею.

– Да. Считаю. Вам бы тоже так показалось, если бы вы его видели.

Я бросил полотенце в корзину и застегнул воротничок, затем стал завязывать галстук.

– Интересно, к чему бы это, – задумчиво произнес Саттон.

Я не успел ответить: в дверь, ведущую из ванной комнаты в коридор, постучал Тьерс.

– Господа, мистер Холмс просит вас пожаловать в малую гостиную.

Мы редко заходили в это помещение, выдержанное в строгом стиле и выходившее окнами на улицу; мне подумалось, что Холмс ожидает посетителя. Я взял пиджак и, надевая его на ходу, вышел в коридор. Саттон последовал за мной.