им земного царства было мало —
и небесное забрать хотели.
Отняли когда мою корону,
отрубить мне голову велели.
Убежал я ночью без оглядки,
зная, что прибежища не сыщешь:
тот, кто смел, принять меня не сможет,
кто хотел, тот храбрости лишился.
В самый раз бежать на Чёрну Гору,
сердцу моему она всех ближе;
там принять меня не побоятся.
До Царьграда я дошёл удачно,
встретил доброго христианина
и ему всё о себе поведал.
Он впустить меня не побоялся,
пока шум не начался в Стамбуле,
закричали на всех перекрёстках:
«Русского царя здесь укрывают,
в нашем славном городе великом,
кто его султану предоставит,
тому даст султан богатства столько,
сколько унесёт, сколько поднимет,
а кто скроет иль бежать поможет,
под такой намучается пыткой,
о которой прежде не слыхали».
Испугался робкий мой хозяин,
голосом дрожащим произносит:
«Ты хотя бы мышью обернулся,
я тебя здесь всё равно не спрячу,
сыщики разнюхают и словят,
как же ты от них тогда спасешься,
ты не птица, чтоб взлететь на крыльях
и в полёте путь прямой наметить,
попадёшься в их силки, ловушки».
Думал я, пришла моя погибель,
ибо турки злы на московитов.
Когда смерклось, то пришёл хозяин
вызывает меня в свою лавку,
где мешки располагались с хлопком,
раз меня в мешок – с приказом к слугам,
чтоб с утра пятьсот мешков отправить
из Стамбула прямо к венецийцам;
те меня и отыскали в вате.
Из Стамбула я в мешке приехал,
из мешка в Венеции я вылез;
по морю добрался я до Сплита
всё выпытывал про Чёрну Гору.
По пятам шли сыщики за мною,
вызнавали все мои желанья,
выслали меня в Герцеговину;
там скитался я и так, и эдак,
Арслановичей пока не встретил.
Не спросили, кто я и откуда,
а про ремесло моё спросили.
«Всадник я – вот все мои ремёсла».
«Ладно, немец, завтра мы посмотрим,
если врёшь – заплатишь головою».
И выводят мне коня наутро,
великану горному подобен,
не подкован он и необъезжен —
этот конь Арслановича турка.
Собралось ещё с полсотни турок,
поглядеть хотят, как я погибну.
Сел я на коня, а он, что сокол!
Он понёс меня, как вихрь буйный,
скачет, как Бог на душу положит.
День и ночь скакал на жеребце я,
пал он подо мною, сил лишившись.
Я оттуда шёл по бездорожью,
на четвёртый день явился в Херцег,
а из Херцег-Нового в Маины,
и теперь я, братья, между вами.
С самого высокого на свете
счастья – с гордого престола свергся
и упал я, братья, в бед пучину,
стал скитальцем я и несчастливцем.
Но не вовсе я оставлен счастьем —
к своему народу я пробрался,
о котором с восхищеньем думал,
пока был ещё на царском троне.
Разворачивается судьба по ветру!
Весь народ
Славься же, сияющее солнце,
нам с тобою счастье привалило!
Путь к удаче мы не потеряли,
если пред собой царя мы видим
нашей крови, нашего наречья.
Свои жизни за твою положим,
твоё слово будет нам законом,
свою верность делом мы докажем,
станем мы любить сестру Россию
и любовью к царственной особе,
к правящему дому воспылаем.
Явление пятое
Приходит посол господина Обрезкова, русского посланника в Царьграде и даёт Владыке Савве письмо. Владыка, нахмурившись, читает, изредка усмехается.
Степан
(вспыхнув)
Кто там пишет, господин Владыка?
Принесло письмо какие вести?
Что-то ты ни весел, ни печален.
Турки меня снова испугались,
или это русские клевещут,
чтоб и здесь я не нашёл приюта?
Владык Савва смущён, не знает, что сказать, ему затруднительно обличать Степана.
Владыка Савва
Да… да…
Степан
«Да и да» – мне что-то непонятно,
я хочу, чтоб ясно и открыто
предо мною всё происходило.
Конец ознакомительного фрагмента.
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу