– Юрий Иванович, какие звёзды? Люцифериха, и та уже своё место на небе покидает. Солнце поднимается.

– Всё равно перед дорогой отдохнуть надо и появиться перед Аней бодрыми и счастливыми. Вручение талисмана-Аленького – дело не шуточное.

Компания вышла из дома и направилась в поле, где были видны продолговатые скирды сена. Яркое голубое небо было пронизано лучами поднимающегося на горизонте солнца. За стогами разливалась белая пелена тумана, которая казалась зеркальной поверхностью моря, а копны сена – дрейфующими кораблями, застывшими в штиль. Стояла тишина. От такой благодати на путешественников снизошло умиление.

Юрий Иванович обнял Лену за плечи.

– Ну, Елена Прекрасная, бежим вон до того стога. Кто первым добежит, у того сбудутся самые сокровенные желания. Загадывай! На слово «три» срываемся с места. Внимание! Раз, два, три!

Учитель и художница оторвались от земли и как бы поплыли, плавно размахивая руками. Сухие стебли, иглами торчавшие на скошенном поле, звонко скрипели под ногами, напоминая звуки бьющихся о гальку волн. Рывок. Ещё рывок. И оба уткнулись лицом в пахнущее мёдом сено. И, если бы не ребята, нежно обняли бы друг друга. И признались в любви.

– Мы тоже загадали желание, – услышал Юрий Иванович голос запыхавшегося Олега.

– И мы, – пыхтя, выдохнул Белов, тяжело плюхнувшись рядом.

Юрий Иванович повернулся к мальчишкам.

– И что же вы загадали? – с любопытством спросил он. Но тут же спохватился и извиняющимся тоном сказал: – Простите. О сокровенном желании не расспрашивают.

– А у нас нет секретов. Просто Белов хочет стать психологом, а я, как и вы, ботаником. Только не учителем, а ботаником настоящим, подлинным, с путешествиями.

– Учёным значит? Открывателем редких и неизвестных миру растений. Это мечта всех ботаников.

– Да. И моя тоже, – признался Квасков.

Марина засмеялась – не выдержала серьёзного лица комика Кваскова и в шутку спросила:

– И ты можешь подорожник отличить от крапивы?

– Могу. Это может сделать каждый дурак.

– А ты, конечно, умный, Квасков, – протянула руку для пожатия девочка. – Поздравляю. Наука ботаника без тебя не обойдётся, зачахнет на корню.

– Ценю твой юмор, Марин, – вмешалась художница, – но идеалы и цели у человека закладываются в юности.

– Я тоже не люблю пустых и безвольных людей, – вдруг заявил Парамонов. – Я был другого о тебе мнения, Квасков. Ты казался мне очень уж воздушным, как мыльный пузырь.

– То есть пустым, – добавила Марина.

Все засмеялись, но по-доброму.

– Можете меня осуждать. Но мне почему-то всегда хочется быть первым. И дело тут не в тщеславии. Хочется первым помочь больному, первым что-нибудь интересное придумать. Пусть глупо, но первым дать подзатыльник хвастуну и зазнайке. Нет, я не самовлюблённый сноб. Просто раньше других мне хочется сделать добро для людей и Родины, – Квасков испугался своих слов. Он не хотел говорить возвышенно и тем более казаться хорошим. Всё получилось само собой.

– Но почему надо бояться быть первым? – спросила Елена Кирилловна.

– Конкуренция, – вставил вдруг Парамонов.

– Ну и что? Что в этом плохого? Она даже среди Богов существовала. На Олимпе, – лукаво улыбнулась художница. – И нам, смертным, не мешало бы принять их эстафету.

– Первых считают выскочками. По крайней мере, у нас в школе, – вступил в разговор молчавший до сего времени Белов. – Мы живём не на Олимпе.

– Тем не менее Олимп – это прекрасно, а прекрасное всегда сочеталось между небом и землёй.

Художница обвила взглядом открывавшийся перед нею пейзаж. Рассвет уже занимался яркими красками пробуждающегося дня. Втянув в себя свежий, наполненный ароматами полевых цветов воздух, она таинственно и задушевно вдруг начала говорить: