Признание чужих психических миров, познаваемых по аналогии с нашим, расширяет, конечно, область психических исследований, но именно необходимость руководствоваться при исследовании аналогией ставит исследователю значительные трудности: если мы легко знакомимся с внутренним миром взрослого нормального человека путем языка, членораздельных звуков, жестов и выразительных движений – хотя все эти средства в той же мере служат раскрытию душевного мира, сколь и сокрытию его истинного содержания3, – то уже гораздо труднее понять все то, что уклоняется в какую-либо сторону от нормы. Гениальные люди обыкновенно бывают непоняты современниками, почти в такой же мере, как и ненормальные или умалишенные.

Между тем психическая жизнь тех и других для психологии должна представлять большой интерес. Понять гения – значить найти доступ к психологии творческого процесса; понять умалишенного – значить получить возможность заглянуть в процессы разложения душевной жизни. В том и другом случае психолог имеет дело с весьма сложным душевным миром. Не меньшее значение для понимания истории души представляет психический мир детей и животных, так как здесь все явления протекают в более простой и элементарной форме. Понять детский мир, конечно, нелегко, но психологу-аналитику в этом случае на помощь толкованию по аналогии приходят воспоминания о собственных прежних переживаниях; гораздо затруднительнее положение исследователя по отношению к животным; аналогия тут играет весьма незначительную роль, поэтому доступ к психике животных весьма ограничен. Талантливые наблюдатели, вроде Фабра, без сомнения, умеют изображать психическую жизнь животных, например, насекомых, в весьма ярких красках; но стоит только вспомнить недавно вышедшую книгу Карла Кралла, в которой сообщается, что лошади умеют извлекать кубические корни, чтобы вообще отнестись скептически к современной психологии животных. Правда, психическая жизнь животных должна быть гораздо более простой, чем человеческая, и если Шиллер утверждал, что в жизни человека есть два полюса, около которых все вращается4, то это гораздо более справедливо относительно жизни животных.

Мы указали на некоторые области явлений, способные расширить данные внутренних восприятий и обогатить материал психолога: мы далеко не исчерпали всего материала. Психология народов, толпы, вообще история способны дать исследователю весьма ценный и богатый материал. Подобному расширению и углублению подлежит и внутреннее восприятие. Мы уже указали на память, как на орудие психологического анализа. Современная психология не без успеха применяет и эксперимент, но само собой разумеется, что самый эксперимент возможен лишь при допущении внутреннего восприятия, как основного источника психологических сведений.

В последнюю четверть столетия психология обогатилась новым методом исследования; она, по примеру наук о физической природе, стала пользоваться в своих исследованиях экспериментом, она, как теперь принято выражаться, сделалась экспериментальной.

Эксперимент сделался неизбежным спутником психологического исследования. Всюду в Европе и в Америке при университетах учреждаются лаборатории или «институты» для экспериментальных исследований психических явлений. Экспериментальные методы исследования начинают пользоваться таким повсеместным признанием, что едва ли в настоящее время найдется какой-либо психолог, который стал бы отрицать значение эксперимента в психологии. В настоящее время едва ли кто-нибудь из психологов стал бы противопоставлять исследованию при помощи экспериментальных исследований исследование при помощи самонаблюдения просто. Теперь едва ли кто-либо стал предлагать вопрос: «что в психологическом исследовании важнее, эксперимент или самонаблюдение?» С одной стороны, никто из психологов не отрицает первенствующей роли самонаблюдения в исследованиях психических явлений, хотя уже многие начинают говорить о необходимости «ограничения самонаблюдения»