Подойдя к входу станции «Отрадное», Терентий остановился и осмотрелся. Горы мусора лежали на не очищенных от снега ступеньках, буква «М» не горела, а слегка потрескивала, иногда извергая искры, в подземном переходе было темно. Штопор присвистнул и произнес: «Апокалипсис какой-то». И подергав за локоть студента, проклянчил: «Нальешь, гимназист? Надо же за это выпить». Бабушка уверенной рукой подвинула временно обомлевших горожан и твердой поступью направилась в подземку. Группа двинулась за ней.

В метро охранница турникетов сидела в своей прозрачной будке в пышном махровом розовом халате, в теплых тапочках-зайчиках в тон банно-домашнему одеянию, с ушками, болтающимися по полу. Перед входом в будку стояла алюминиевая кастрюля с воткнутым в нее кипятильником, а бурлящая вода поднимала со дна большие китайские бигуди с резинкой. Белоснежная косметическая маска на лице и красная, невысокая, с кокардой метрополитеновская шапка, водруженная на еще не ухоженную голову, придавали работнице метро вид участника Венецианского карнавала, вернее, его Винницианского филиала.

– ПрохОдьте, прохОдьте, – добросердечно лепетал уполномоченный московского метрополитена. Начальник турникетов сегодня был в очень хорошем настроении.

Пройдя через распахнувшиеся двери электронной проходной, Терентий поскользнулся на грязной жиже и чуть не упал, но успел ухватиться за старушку-попутчицу. Бабушка, крепко стоя на ногах в блестящих довоенных калошах, проскрипела: «А в наше время за такую грязь расстреляли бы. Хорошее время было!» – и, отцепив пальцы Терентия от своего пальто, пошаркала по скользким ступеням на платформу метро.

Платформа, в отличие от ступенек, была идеально чистая и блестела. По станции метро ездил туда-сюда миниатюрный уборочный автомобиль, на котором сидели, лежали, стояли пятеро таджиков-уборщиков. Когда уборочный агрегат подъезжал к ступенькам, оператор машины резко выкручивал руль, совершая мастерский разворот, а остальные катающиеся искренне весело орали: «С Новюм годомь!» – и машинист, прибавляя газу, уносил свой болид к другому выходу. Там он проделывал такой же трюк, облепившие машину поздравляли вошедших с праздником и спешили нести благую весть о случившемся новолетии вновь вошедшим на другой край платформы.

– И так уже битый час, – пожаловалась крупная женщина в блестящем вечернем зеленом платье. Из-под праздничного наряда выглядывали черные угги с белыми полосками от соли, в руке она держала мегафон, а на голове ее восседала все та же красная метрополитеновская шапка с кокардой. Произнеся это, женщина, слегка раскачивая крупными бедрами и размахивая мегафоном вперед-назад, пошла прочь, напевая песенку: «Даже если вам немного за тридцать, есть надежда выйти замуж за принца…»

Подошел поезд. Зайдя в вагон, Терентий огляделся. В противоположном углу сидел бомжик, закутавшись в грязную куртку и прикрыв голову капюшоном. По полу катались бутылки от шампанского и пива, валялись использованные петарды, новогодняя мишура, смешавшись с грязью, совсем не радовала. Обожженный черный потолок и кое-где почерневшие окна и стены свидетельствовали о внутривагонном запуске салюта. Вместо объявления станций метро динамики хрипели песню о несчастном босоногом мальчике-сироте и о местах не столь отдаленных. При подъезде к станции песня резко оборвалась, и хриплый мужской голос, принадлежавший, по-видимому, машинисту либо его другу, произнес: «Следующая станция Бибирево, а сейчас я вам такую душевную песню поставлю…» Заиграла мелодия, и хриплый голос машиниста завыл: «Только рюмка водки на столе…» Бомжик проснулся, засуетился, но, поняв, что это песня, а не предложение, нырнул обратно в куртку. Позже динамик заскрежетал снова, и машинист, подобно конферансье в цирке, продекламировал: «А сейчас по заявке Луизы из первого вагона прозвучит песня „Айсберг“. Исполняет заслуженная артистка СССР Алла Пугачева. Подпевает незаслуженная артистка Бибирево Луиза Мишулина!»