– Та-а-ак… Чем еще бы заняться? На подоконнике пыль. Точно. Протереть ее.

В ее доме в принципе никогда не было бардака, но и генеральная уборка не производилась давно. Вера любила порядок, но хаотичный. Чтобы не на раз, два, три. Не шеренгой, а извилисто. Главное, чтобы в конечном итоге это создавало полноценную логичную картину мира. Художник с рациональным мышлением во плоти. Бывает ли такое? Раз она такая, значит, бывает. Недаром она выбрала свою профессию.

Оглядев все пространство вокруг, Вера поняла, что каждый предмет и угол кричали: «Одиночество». Так пронзительно и так истошно, что Вера зажмурила глаза и закрыла ладонями лицо. Неужели она достигла эмоционального дна? Да нет. Невозможно. У бездны дна нет, значит, боль бесконечна рассуждала Вера с оттенком гнева и обиды. Вытащить себя надо, как Мюнхгаузен за волосы. Подтолкнуть себя вперед еще чуть-чуть. Точно. Почему все говорят про первый шаг? Второй шаг не проще первого. Бремя прошлого вырывалось изнутри и начинало раздирать на мелкие части, как когда-то. В голову пришла гениальная идея – нужно было выгрести все барахло, как физическое, так и душевное. Все прочь. Вон из дома. Вон из души.

– Давай! Часть хотя бы. Не дрейфь, – стиснув зубы, Вера сделала резкий вдох и выдох и принялась за дело. Начала, естественно, с малого – мытья всей посуды, которая только у нее была. Затем плавно перешла на перестановку мебели на кухне – стол сюда, стулья лучше отставить подальше. На них виднелась пыль. Так оставить все было нельзя. Ой, до конца подоконник не вытерла же – вон пятнышко. Стоя с тряпкой в руке, она остановилась ровно в середине процесса. Может, на этом все. И так сойдет. Опять готова бросить на полпути. Дело застопорилось. Как связать все ее действия в одну смысловую картину? Где взять трамплин? Чего-то недоставало… шума… Но больше никаких глупых передач. От них пухла голова. Музыка – это другое дело. Бетховен. Нет-нет-нет. Ноктюрны Шопена? Ее любимые в свое время. Тоже нет – сейчас такие композиции удручали. Значит, что-то еще. Кантри? Регги? Современные мелодии? Но какие они? Грустные, забавные? Кто нынче в моде?

– Невообразимый выбор. Ну что я за балбеска такая? Даже музыку не в силах подобрать. Пойду-ка я лучше на улицу выйду, – досадливо цокнула Вера. Голос ее отдавался глухим эхом от стен. Она столько лет отказывала себе в удовольствии слушать музыку, и теперешнее непонимание того, чего она хочет, только расстраивало.

Внезапно за окном огромный пласт снега свалился откуда-то сверху и с грохотом ударился об отлив подоконника. Вера со смесью изумления и праздного любопытства, распахнув настежь окно, зачем-то высунула голову на улицу и почувствовала морозный воздух, пронизывающий до печенок. Снаружи играла самая лучшая музыка на свете – природная. От всего происходящего за окном не могла отпугнуть ни стужа, резко проникшая в квартиру, ни риск слечь с температурой. Нельзя было не насладиться той ослепительной красотой, которая предстала взору. Вера скукожилась от холода, стоя возле окна в одном длинном шерстяном свитере на пуговицах на голое тело и в бархатных бежевых тапочках. Ей было все равно. Пусть хоть и заболеет. Но не проморгает ни одну секунду того, что происходило во внешнем мире. Это было бы непростительным упущением.

Причудливая погода с эмоциональным надрывом и одновременно с легкостью писала в реальном времени зимнюю симфонию, играя с визуализацией и звуковым сопровождением. Сверкающий серебристыми огоньками снежный покров толщиной примерно в метр равномерно распределился по всему периметру вокруг близстоящих домов. Столь невероятный и притягательный, он практически полностью сливался с фоном молочных небес, что создавало иллюзию сплошного холста, чуть отличающегося более темным оттенком сверху. На его поверхности возникали белые пушистые крапинки из ниоткуда – такие тихие и такие девственные. Они просто материализовались из чистого воздуха, хаотично кружились, постепенно растворяясь в нижнем пространстве полотна, сотканного из белоснежных нитей. Секунду спустя снежинки заново возрождались, как птица феникс, беспрерывно проходя по своему замкнутом циклу. Этот феномен сопровождался завыванием ветра, который вторил минорной ноте природы и еле слышным скрипом гнул деревья в разные стороны. Ветер, как волк, взывал к луне, еще не успевшей удалиться на покой, когда солнце по праву уже заняло свое место на небесном своде. Звуки плакали, надрывались, умирали, но вместе со снегом, который то усиливался, то сходил на нет, находили в себе силы воскреснуть, чтобы мечтать, жить, парить в невесомости. Они не боялись умереть по тысячному разу. В них не было слышно страха жить, несмотря на то что их счастье было так скоротечно.