После самоубийства Шварца представители Массачусетского технологического института заявили, что «вопрос о том, что он собирался делать с информацией, которую скачал с сайта JSTOR, остается открытым». Они также сказали, что «правоохранительные органы увидели в первом предложении [одного из абзацев "Партизанского манифеста об открытом доступе"] – "Мы должны брать информацию, где бы она ни хранилась, делать копии и делиться ими с миром" – мотив, побудивший его совершить массовое скачивание – 4,8 миллиона статей, или 80 % от базы JSTOR»[30].

По-видимому, так.

Во многих отношениях Уильям Тиндейл и Аарон Шварц просто пытались ускорить ход событий, приблизить торжество вечных истин, открывшихся им, но открывшихся слишком рано. Они просто пытались ускорить наступление свободы, которая однажды будет казаться нам столь же естественной, как сегодня кажутся 13-я, 14-я и 15-я поправки[31] к Конституции США.

Что же до Шварца – Вселенная монстров забрала и его жизнь.

Когда идеи, наиболее значимые для большинства из нас, либералов, демократов, прогрессистов, республиканцев – в изначальном смысле всех этих слов, впервые были предложены обществу, чтобы изменить его, продвигались они главным образом через печатное слово. За любыми новыми правилами, новыми определениями, новыми поправками, служащими фундаментом для прав и свобод, которые мы так ценим сегодня и располагать которыми так привыкли, которые мы завоевали и которые, в свою очередь, защищают нас в дальнейшей борьбе, – за всем этим стоят текст и средство его распространения, печатный станок, орудие в битве за Просвещение. Благодаря вездесущности текста в наше время – печатное слово окружает нас повсюду – мы осознаем первостепенное значение печати, механического копирования слов и изображений, для развития идей, способных стать движущей силой «незаметной трансформации», «непризнанной революции», альтернативной насильственной[32].

Спустя тридцать лет после изобретения Иоганном Гутенбергом книгопечатания лишь в сорока городах Германии были типографии. К 1500 г. в Западной Европе работала уже тысяча печатных домов и они выпустили порядка 8 миллионов книг. А к концу века, века Уильяма Тиндейла, по миру ходило уже где-то 150–200 миллионов печатных изданий[33]. Одним из самых важных событий Великой французской революции – кульминации всей эпохи Просвещения – стало взятие Бастилии, тюрьмы в центре Парижа, – событие, значимость которого, по мнению многих, преувеличена, ведь, как лаконично отметил один историк, в крепости на тот момент «было всего семь обитателей: четверо фальшивомонетчиков, двое "умалишенных" и маркиз де Сад». Но взятие Бастилии в 1789 г. освободило не только сидевших в ней людей, это было освобождение идей, призраков, даже некоторых текстов. «Более восьмисот авторов, иллюстраторов, издателей и книгопродавцев находились в заточении [в Бастилии] с 1600 по 1756 г.», – рассказывают нам историки, а кроме того, «тысячи экземпляров "Энциклопедии", шедевра эпохи Просвещения, в 1770–1776 гг.»[34]. «Энциклопедия», этот предмет поклонения, была огромной – она состояла из 28 фолиантов, 71 818 статей, 2 885 гравюр и более чем 20 миллионов слов. И конечно же, за этим колоссальным объемом скрывался «эпистемологический сдвиг, который изменил топографию всего известного человечеству»[35].

Издание буклета с анонсом – или «проспекта», как он тогда назывался, – показывает, что одно из величайших медийных начинаний всех времен, движущая сила правды, базировалось на лукавстве, некотором мошенничестве, даже «наглой лжи»