Случай Семена Николаевича Жеребцова осложнялся подозрением в его участии в событиях 14 декабря на стороне восставших. Офицер Гренадерского полка, он знал о заговоре от своих однополчан А. Н. Сутгофа, Н. А. Панова, А. Л. Кожевникова, знал он и об их намерениях поднять полк. Об этом стало известно из первого допроса Сутгофа, записанного вечером 14 декабря Левашевым, а через несколько дней К. Ф. Рылеев показал, что Жеребцова наряду с другими офицерами-гренадерами принял в тайное общество П. Г. Каховский[103]. Это, очевидно, стало основанием для ареста Жеребцова и привлечения к следствию.

При допросе, записанном Левашевым, Жеребцов сообщил о том, «что Сутгоф открыл ему все намерения, но он, не входя в его виды, отвечал ему, что во всех полках присягнули, и что пустое затевает». Речь шла, таким образом, только о «намерениях» отказаться от присяги и участвовать в выступлении; вопрос об участии в тайном обществе был обойден. Следствие не располагало данными об участии Жеребцова в самом мятеже (неизвестно, собирались ли данные о поведении этого офицера 14 декабря, как это делалось в отношении других заговорщиков-гренадер, не выведенных за пределы следствия). В итоге Жеребцов «после предварительного допроса по высочайшему повелению освобожден», дальнейшее расследование было прекращено. Как отмечает справка «Алфавита», «при производстве следствия никто не сделал на него никакого показания»[104]. В действительности дело обстояло не так: другой офицер Гренадерского полка, А. Л. Кожевников, в своих показаниях от 28 января 1826 г. назвал Жеребцова членом тайного общества, сообщив, что он познакомился с ним в качестве заговорщика еще в дни междуцарствия – 28 ноября 1825 г. Тогда же, в январе 1826 г., Оболенский показал о присутствии Жеребцова на собрании заговорщиков-офицеров Гренадерского полка у Каховского 10 декабря 1825 г. Наконец, 14 мая 1826 г. Каховский сообщил следствию о том, что он лично принял в тайное общество Жеребцова и Кожевникова[105]. Однако справка «Алфавита» о Жеребцове предельно лаконична, налицо стремление не акцентировать внимание на обвиняющих его показаниях о вступлении в тайное общество.

На листе допроса Жеребцова Левашевым, состоявшегося в первые дни после 14 декабря (не позднее 21 декабря), имеется помета К. Ф. Толя: «По прочтении сих допросных пунктов государю его величество изволил простить Жеребцова». Здесь же другая помета: «Спросить, принадлежал ли и с какого времени к обществу и кем был принят», которая, видимо, не имела никаких последствий[106]. Таким образом, акт «высочайшего» прощения оказал определяющее влияние на то, что Жеребцов более не привлекался к следствию. Кроме того, прощение стало причиной неполного учета обвинительного материала в итоговых документах следствия.

Офицеры гвардейской Конной артиллерии А. Г. Вилламов, А. И. Гагарин, К. Д. Лукин, И. П. Коновницын и А. В. Малиновский приняли непосредственное участие в событиях 14 декабря 1825 г.: ранним утром этого дня они осуществили первую попытку сорвать присягу в гвардейской части. Попытка лишь частично увенчалась успехом: присяга была сорвана, однако присоединить конно-артиллерийскую роту к мятежным частям заговорщикам не удалось. Все офицеры, участвовавшие в сопротивлении присяге в Конной артиллерии, были арестованы при возвращении в свои казармы и содержались в последующие дни в казармах 1-й артиллерийской бригады[107]. Для следствия наиболее важным являлся вопрос о степени их причастности к заговору: участвовали ли они в тайном обществе, располагали ли сведениями о цели готовящегося выступления? Выяснение этого вопроса должно было составить главный предмет расследования. Однако в этот момент в распоряжении следователей еще не было данных о связях конноартиллеристов с руководителями заговора. Тем не менее, спустя два дня, 16 декабря, артиллерийские офицеры были прощены Николаем I