«И за это, казак Василий, отдельное тебе спасибо. Не за молитву, а что еще один совет дал. Значит, если я на днях или чуть попозже заговорить надумаю, тебя это не удивит».

— Жаль только, имени твоего так не узнал. Придется прозвище придумать… — и Полупуд уставился на меня с задумчивым прищуром во взгляде.

С этим поворотом сюжета я согласиться не захотел. Казацкие прозвища иной раз такие заковыристые бывали, что при детях и женщинах лучше не произносить. Поэтому, поднял руку, привлекая внимание запорожца, потом присел и стал выводить мундштуком на песке большие литеры. Неторопливо, как ребенок. Все же средневековье на дворе.

— Так ты грамоте обучен, что ли? Это добре… — обрадовался запорожец. — Сам я, правда, только некоторые литеры знаю, но поглядеть можно…

Он встал у меня за спиной и стал читать вслух.

— Покой… Ять… Твердо… Рцы… Петр, что ли?

Я кивнул. Дважды.

— Ну, со знакомством, Петро… — казак Василий без обиняков сграбастал меня в объятия и стиснул так, что чуть ребра не хрустнули.

Я с семи лет по разным секциям ходил. Футбол, плаванье, водное поло, самбо… На первом курсе, когда еще успевал совмещать учебу с тренировками, кандидата по боксу сделал. Потом студенческая жизнь завертела и не до спорта стало, но до последнего времени не реже чем раз в неделю в «качалку» заглядываю. А дома, под настроение, полторапудовую гирю тягаю… Да и зарядкой не брезгую. В общем, слабаком себя не считаю, и все же — ощущение было, словно под пресс попал. Неимоверная силища у человека…

Нет, что не говори, а повезло с товарищем. Еще и считающим себя обязанным мне жизнью. Так что теперь я здесь точно не пропаду. Где бы это самое «здесь» не находилось.

* * *

— Славное мы с тобой войско, Петрусь… — скептически оглядев нас, хмыкнул Полупуд. — Шаровары и те одни на двоих.

Вместо ответа я только руками развел.

— Ну, ничего. Обновка дело поправимое… — продолжил размышлять вслух запорожец, зачем-то оглядываясь по сторонам. Неужто считал, что одежда тут вот так, запросто валяется. Объедки у костров — да, имелись. Но теперь, когда я больше не один, наклониться и поднять огрызок лепешки с земли, утоптанной сапогами, перемешанной с золой и пеплом, — стало зазорно. Вот уж действительно: человек на многое способен, когда его никто не видит, и совсем иное — на миру.

— Вчера одного из невольников гадюка укусила… Летом, особенно перед грозой, они злющие, — заметив мое недоумение, поделился соображениями казак Василий, заодно объясняя вчерашнее происшествие.

— Яд я высосал. Но, когда попросил татарина огня — ранки прижечь, этот сучий потрох, взял и зарубил Грицька. Просто так… Забавы ради. И ведь видел, как я с укусом возился и кровь отравленную сплевывал… Чтоб его, кобыльего сына, вместе со свиной требухой в могилу закопали!..

Казак зло сплюнул и перекрестил рот.

— Не сдержался я и отблагодарил. Как смог. Жаль, что только левой рукой дотянулся. Зато, приложил от души. — Полупуд продемонстрировал увесистый кулак. — Голомозый лишь сапогами мелькнул…

Я кивнул. Да, такой «кувалдой» можно запросто быков на бойне глушить.

— А потом на меня остальные набросили. Хрястнули чем-то по затылку… тоже, не жалея. Так что и не помню больше ничего. Вроде, еще били, но это уже как во сне. Очнулся, когда ты меня угольком прижигать стал… — Полупуд непроизвольно покосился на разворошенный муравейник и заметно вздрогнул. — Тьфу, напасть анахтемская... Храни тебя Господь и Пречистая Дева Мария, Петро... Не дал пропасть ни за понюх табака.

Помолчал немного и продолжил спокойнее.

— Так вот, думаю, басурмане не стали утруждать себя похоронами Грицька. В лучшем случае — бурьянами притрусили.