— Не бросать же столько мяса… — правильно понял мой взгляд Василий. — Оно, конечно, жесткое как вожжи, но голод не тетка… Если провялить как следует, да проварить подольше — ближе к весне еще спасибо скажут. Да и шкура в хозяйстве сгодится. Не хочу загадывать, но боюсь — девонькам нашим зазимовать в плавнях придется… — Полупуд помолчал, давая мне время осознать услышанное.

Не скажу, что проникся. Но в целом малоприятная картина. Особенно, как ее Джек Лондон описывал. Здесь, не там… Но мороз и нехватка провизии…

— А из-за спешки пришлось беку поручить, — продолжал Василий. — Лучше него это дело никто не спроворит. Каждый татарин — прирожденный живодер.

— Доверяешь?..

— Я, может, и не самый умный на ярмарке, но и не последний дурень в селе… — хмыкнул запорожец. — Сафар-бей поклялся головой пророка Магомета, что не сбежит и ничего супротив нас замышлять не станет. А для муслема, особенно для совершившего хадж — это одна из самых священных клятв. И тому, кто ее нарушит, не видать Райского сада и гурий, как собственных ушей.

«Фантастика! — я даже головой мотнул. — Смертельные враги верят один другому на слово. Расскажи кому в моем времени, обхохочутся. Еще и прибавят, что-то типа: «Страна не пуганных идиотов» или «Лохов учить надо» и влет подкинут с десяток идей, как с этого прибыток поиметь. У нас же друзья-товарищи, сообща нахлебавшиеся лиха от наездов и слопавшие вместе не один пуд соли, подписав кучу бумаг, проверенных юристами и заверенных нотариусами, каждый день и час ждут от партнера подвоха. А то и киллера… если запахнет реальными деньгами. М-дя… В том ли направлении мы движемся, господа-товарищи? Уверенны, что развитие цивилизации стоит потери таких моральных качеств?»

Жаль, вопрос мой останется без ответа. Потому как и задать-то его некому. Ни сейчас и здесь, ни в той, прошлой жизни. Которая будущая… И, откровенно говоря, с каждым днем, прожитым в прошлом, нравится мне все меньше.

— Как на Сечь отправимся, рога с собою возьмем… В предместье живет Максим Хрущ, резчик — золотые руки. Он нам из них что ни захотим смастерит. Хоть кубок для меда, хоть пороховницу. Или сигнальный рог… Станешь атаманом — будешь его ревом казаков в бой посылать.

— Все шутишь…

— И в мыслях не держал… — серьезно ответил Полупуд. — Вот только имя тебе надобно казацкое дать. Как по обычаю полагается. Хорошее прозвище — и такое, чтобы братчики не возражали.

Он замолчал, задумался… Я слегка запаниковал. Имя, если что, и сменить можно, а кличка — это навсегда. Не смола. Пристанет — не отдерешь.

— Трясило?.. Хмель?.. Сулема?.. Сагайдачный?.. О… Есть! Когда расскажу хлопцам, нашу историю, думаю, согласятся… Так что, новик Петро, роду и звания неизвестного, отныне и покуда казаковать станешь — зваться тебе Петром Ангелом.

Василий прищурился, как бы примеряя на меня прозвище. Как лежит… Не жмет ли в плечах, не обвисает…

— А что, неплохо звучит. Куренной атаман войска Запорожского Низового Петр Ангел! — Василий слегка толкнул меня локтем в бок. — Чего замер, как истукан? Кланяйся крестному в пояс и благодари, пока не передумал! Ну, и магарыч с тебя, само собой, полагается. За такое прозвище — ведро, не меньше. Как только до ближайшего шинка доберемся.

Я дважды просить себя не заставлял. И в самом деле поблагодарить не грех. Не Криворучко какой-нибудь или, к примеру, Беспамятный… Не говоря уже о таких, сохраненных молвой, «знатных» прозвищах, от которых краснели даже бывалые писари, занося казака в реестр, а сечевые попы истово крестились и отказывались поминать в святцах.

— Спасибо… батька… Василий.