После неожиданно закончившегося интервью с Профессором на выходе из подвала старого дома на Пресне журналиста встретили люди, которых Буратино представил как своих коллег. Он рекомендовал слушаться их беспрекословно, если Максим хочет жить. После того как на его глазах убили одноклассника, а потом стреляли в него самого, Одинцов был, мягко говоря, деморализован и послушался бы хоть чёрта, если бы тот научил, как спастись от мерзкого старика и его жутких подручных.

Максима доставили в крохотную однушку в Медведково, где он находился безвылазно почти месяц. Один и тот же загадочный тип, который отказывался называть своё имя и почти не разговаривал, приносил еду.

Телефон у Максима отобрали и выдали для развлечения допотопный ноутбук без выхода в Интернет. В нём было несколько старых игр, которые Максим помнил ещё с детства. Сначала он играл, чтобы просто отвлечься от тяжёлых мыслей, но потом втянулся и проводил время с ностальгическим, приятным чувством. Он уже забыл, что можно так беспечно существовать – постоянные заботы о продвижении портала почти вытеснили подобного рода развлечения из его жизни.

В ноутбуке оказалась коллекция фильмов. Составитель киноподборки обладал оригинальным художественным вкусом; современных картин было совсем немного – в основном доисторический антиквариат с живыми актёрами и сценариями, написанными людьми, а не нейросетью.

Как-то с тоской выбирая, что посмотреть, Максим вспомнил, как один из журналистов InfoOdin на брейнштурме поднял такую тему:

– А вы заметили, как на рубеже второго и третьего тысячелетий резко деградировало искусство? Насколько двадцатый век в этом отношении круче двадцать первого!

– Ну хорошо. Ну допустим. Искусство уже не то… И что? Древняя, как говно мамонтов, тема! Мой дед что-то подобное втирает, как подопьёт, – возразил второй журналист, вечный оппонент первого.

– Надо же, какой умный у тебя дедушка… Как у него внучок такой недалёкий получился? – съязвил первый.

– Ну-ка, базар мне не устраивайте! Я тут самый старый, между прочим, на рубеже веков родился, но для меня эта деградация неочевидна, – осторожно заметил Максим, не желая обидеть первого – своего фаворита.

– Максим, но ты же сам слушаешь музыку, написанную не позднее нулевых, потому что всё, что позже накропали, по твоим же словам, – перепевки дешёвые, – всё-таки начал горячиться молодой человек.

– А я согласна. Например, фильмы… Современную синтетическую ботву смотреть невозможно! – подключилась журналисточка, ответственная за культуру и светскую жизнь.

– Конечно! Если знать, с чем сравнивать, – обрадовался поддержке первый. – А литература? Вторичная, третичная, пластиковая. Авторы не пытаются изменить читателя, а лишь подстраиваются под него. Ориентируются не на художественную ценность, а только на спрос.

– Лишь бы угодить лохам, чтоб покупали херню всякую, – поддакнул кто-то из редакторов.

– А изобразительное искусство? Тут я не особенно силен. Может, подскажет кто? – оглядел присутствующих первый.

Культурная журналисточка уверенно заявила:

– Да плохо всё. Либо гиперреализм – это когда фотографии рисуют зачем-то, либо абстракционизм дичайший…

Народ загалдел.

– Ну эт давно, ещё с «Чёрного квадрата»…

– Вот-вот. Херня для лохо́в!

– А что ты против чёрных квадратов имеешь? У меня в туалете плитка такая. Очень к размышлениям располагает.

– Да ну… гнилая тема. Не раскачать, – решил остановить галдёж второй журналист.

– Ну можно же попытаться по-новому взглянуть на причины, – стал выкарабкиваться первый. – Мировой заговор, например. Дескать, существуют некие силы, которые заинтересованы в поголовном отупении