Подумал еще немного и уточнил запрос: «Агинский храм». Нашёл следующее: «Агинский дацан. Из Улан-Удэ до Читы на поезде, а дальше на автобусах до самого храма». Голяков подумал немного и решил, что ему надо срочно ехать туда. Нашел на столе кусок чистой бумаги. Написал на нем: «Срочно уехал. Звони на трубку», нацепил листок на кнопку, вышел из кабинета, запер дверь на ключ, приколол записку на дверь.

***

Владимир сел на поезд по служебному удостоверению в плацкартный вагон, где всегда есть зарезервированные места, предназначенные для полиции. Расположившись на нижней полке, он сразу же уснул. Под монотонный стук колесных пар, ему снился необычный сон, в котором, он словно живого увидел своего отца. На фоне солнечных лучей, озаривших Дацан, куда теперь Владимир держал свой путь, отец, стоял рядом с Жамсо, и, словно благословляя сына на верный путь, улыбался ему. Они были оба в монашеской одежде, и от них исходило такое сильное сияние, что и Владимир попал под свет этих лучей, и будто набрался от них силы. Так, зарядившись во сне сил, он доехал до Читы, и спустя несколько часов добрался на автобусе до Агинского дацана. Оказалось, ехать до него всего половину дня. Удивительно, но по телефону никто его не искал все это время. Всю дорогу, трясясь в простом рейсовом автобусе, Владимир думал о сне. Он понимал, что о именно таком состоянии души ему говорил Жамсо. Владимира удивлял лишь один факт: «Почему информацию необходимую для расследования преступления, которое находилось в его ведомстве, отец послал ему через Жамсо, а не напрямую обратился с нему сам?». Этот вопрос не давал ему покоя, как бы было хорошо, если бы отец не ходил окольными путями, а напрямую взял да помог своему сыну. Многие «почему» крутились в голове, и Владимир опять уснул. Во сне к нему на встречу шел отец, и он сам сделал шаг к нему навстречу, вдруг обо что-то запнулся и упал. Владимир выругался, поднялся и посмотрел себе под ноги, со злостью пнул в сторону пустую бутылку, и, хотел пойти дальше, но, ни дороги, ни отца уже не было.

Владимир проснулся в тот момент, когда двери автобуса отворились, и водитель, обернувшись в салон, крикнул.

– Молодой человек! – Это ваша остановка!

Голяков спрыгнул из автобуса на землю и прошел в дацан, обдумывая сон. Ответ сна был банально прост, Владимир запнулся об пустую бутылку, и, дорога родовой нити, по которой он мог дотянуться до отца, – прервалась.

– Надо завязывать пить! – Сам себе вслух сказал Голяков. В таких раздумьях, он не заметил, как подошел к дверям дацана.

– Время бежит! – Снова вслух удивился он, – прямо не заметил, как добрался, словно и часа пути не прошло!

Навстречу ему вышел монах Жамсо. Владимир, было, улыбнулся знакомому отца и протянул руку, но осекся под строгим взглядом монаха.

Жамсо строго сказал:

– Входи.

Голяков поклонился в ответ и зашёл. Не проронив ни слова, они шли по территории дацана. Видно было, что монах чем-то озабочен. Он привел Голякова в кедровую рощу, где они присели на скамейку.

Лама заговорил, глядя на храм:

– Я ошибся, когда рассказал тебе там, на станции, про белый камень. Нам запрещено выходить в мир и тем более запрещено вмешиваться в мирские дела. У нас иное предназначение. Помочь больше я тебе ничем не смогу, ты сам должен найти на все ответы.

– Я хотел поговорить с вами об отце, – сказал Владимир.

– Твой отец снится мне. Он просит помочь тебе, – произнес Жамсо.

– Вы с ним общаетесь? – удивленно спросил Голяков.

– Когда-то я обещал твоему отцу присмотреть за тобой, поэтому он ко мне во сне и приходит. В новолуние приходил и просил навестить тебя. Вот почему я просидел на кладбище два дня, прежде чем тебя оповестили. Снился он мне и вчера, снова просил помочь тебе, – рассказал монах.