– Думаешь, это реально?

– Очень. Стал же австрийский Шварцнеггер супергероем Штатов и губернатором Калифорнии? Падала в обморок Америка перед Битлз?

– Было такое, – согласилась я. – Но как же свобода? Если ты добьешься мировой славы, ты ни в Париже, ни в Нью-Йорке не сможешь прогуляться просто так, зайти в кафе и купить себе хлеба в супермаркете.

– Хлеб вреден, – рассмеялся Финн. – Уверен, я что-нибудь придумаю.

– Ты всегда добиваешься того, что хочешь? – вспомнила я.

– Всегда. – Финн просиял так, словно снимался на мем Тони Старка в лучах славы, а затем снова потянулся ко мне всем своим существом. – Но обо мне не интересно, сейчас ты лучше расскажи о себе. Где ты живёшь? Кто твои родители? Что любишь? Чем увлекаешься?

– Как много вопросов! – зарделась я, на самом деле было приятно, что ему интересно.

– Я жадный. Хочу знать о тебе всё!

– Ну, моя мама была русской, папа… из Бухары.

– Постой, это та что в Узбекистане?

– Да, красивый, древний город, которому около трёх тысяч лет – немногим младше столицы Эхнатона и Нефертити. Бухара сохранила весь свой исторический колорит, структура города за две с половиной тысячи лет не изменилась, хотя сменялись государства, правящие династии Ахменидов, Саманидов, Шейбанидов, Аштарханидов, Мангытов. В нынешнем культурном слое, а это редкий для живого города простор – целых двадцать метров, археологи и сегодня находят ювелирные изделия и предметы возрастом свыше пяти тысяч лет до нашей эры. Вот так.

– Вау! Получается, ты просто не могла не стать историком?

Я улыбнулась, довольная, что произвела на него впечатление.

– Я была там всего раз пять, мы жили в Аксае, это под Ростовом. Но да, папа много о Бухаре рассказывал, возможно, поэтому я и полюбила историю.

– А почему ты просто не сказала, что наполовину русская, наполовину узбечка?

Я закусила губу.

– Из-за гастербайтеров?

– Знаешь, за последние годы слово «узбек» для некоторых стало нарицательным, – нахмурилась я, – а я хочу подчеркнуть, что это народ с глубокой историей и культурой. Все цивилизации переживают период упадка и взлёта, но я не хочу, чтобы на меня навешивали ярлыки до того, как я успею сказать что-нибудь ещё.

– Эй, ты что, обиделась? – удивился Финн и погладил меня по руке. – Перестань! Я вовсе не имел это в виду. Единственный ярлык, которого тебе с себя не отцепить, – это умопомрачительная красавица!

Улыбка сама расползлась по моему лицу, как бы я ни старалась оставаться серьёзной. Финн не успокаивался:

– К тому же красавица с интеллектом, а это уже мимо шаблона!

– Спасибо! Не знала, что звёзды умеют мотивировать…

– За это нас и любят, – подмигнул Финн. – И конкретно меня. Я пою со сцены про любовь, и каждая девчонка считает, что она у неё уже есть. А поверить во что-то хорошее – первый шаг к тому, чтобы его получить.

– Каждая? – хмыкнула я.

– Ну… кроме таких расхитительниц гробниц, как ты. Пока. Ладно, а мама и папа не побоялись отпустить тебя одну так далеко?

Я опустила глаза, радость померкла.

– Они умерли.

Финн замолчал, коснулся моего предплечья сочувственно:

– Прости, я не знал. Давно?

– Мама пять лет назад. Папа – в прошлом году. Сердечный приступ, – я шморгнула носом и посмотрела на него.

В лице Финна сейчас не было ничего наносного, и я ещё больше прониклась к нему.

– Мне правда очень жаль, малышка.

– Я не малышка, я Дамира, – заставила себя улыбнуться я.

– Это очень серьёзное имя, – признался Финн, – звучит, как звон клинка в воздухе. По крайней мере, я так слышу. Что оно означает?

– «Крепкая», «железная». Ты угадал.

– Ты такой не кажешься.

– Зато я никогда не болею. А твои родители живы?