Шамраев разительно отличался от других городских милиционеров, которые выглядели зачастую неопрятно и вели себя нагло по-хамски среди простых рабочих, но опасались влезать в драки молодежи, если численное преимущество было не на их стороне. Даже не стеснялись появляться в общественных местах в нетрезвом виде. Много слухов ходило о нечистоплотности милиционеров постовой службы, медвытрезвителя и гаишников.

Александр не рассказывал нам о своей службе, но на его примере поняли, что бывают другие сотрудники милиции. Когда ему приходилось дежурить на городских танцах, то все отъявленные хулиганы смирнели и драк не случалось. Это произошло после того, как он скрутил здорового пьяного парня, развязавшего уже несколько драк. Шамраев поначалу пытался успокоить словами дебошира, но тот, чувствуя свою силу и безнаказанность, попытался оттолкнуть милиционера, который был ниже его ростом меньше весом. Александр броском через бедро швырнул парня на площадку так, что тот долго не мог вдохнуть и прийти в себя. Дружинники так и поволокли его к милицейской машине через всю танцплощадку.

Мама была недовольна моим решением стать офицером. Она мечтала о том, чтобы я стал врачом, а папа был на моей стороне. Когда я поступил в Ленинградское высшее общевойсковое командное училище, то на ближайшей нашей встрече, приехав на присягу, пьяненький признался:

– Я горжусь тобой, сынок.

Даже не знаю, кого из родителей я любил больше. Папа чаще принимал мою сторону и поддерживал в спорах с мамой. С ней я часто конфликтовал и противился ее решениям и только с возрастом стал понимать правоту и верность ее оценок событий, людей и решений, но лишь в последние годы при редких встречах стал у мамы спрашивать совета и прислушиваться к ее мнению.

Когда учился на первом курсе, родителям выделили благоустроенную двухкомнатную квартиру. Испытать блага цивилизации жизни в благоустроенной квартире мне довелось только в первом зимнем курсантском отпуске. Помню трудности при сборах в заводскую баню, так как не знал где найти в своей квартире банные принадлежности и чистое белье и шарил по всем шкафам и ящикам. В этом новом доме соседей знал плохо, кроме родителей своих школьных и поселковых друзей.

Потом папа заболел и маме пришлось долгое время за ним ухаживать, а я находился за восемь тысяч километров и ничем помочь не мог. После смерти отца переживал за оставшуюся одной маму и когда в полк пришла разнарядка, а один из офицеров отказался от предложения кадровика поехать в Афганистан, то вызвался добровольцем, несмотря на плохое предчувствие. «Опять третий глаз? А я не прислушался», – промелькнула мысль. Меня считали перспективным офицером и не хотели отпускать, однако я настоял. Считалось, что после выполнения интернационального долга офицер мог выбирать военный округ для дальнейшей службы и я рассчитывал через пару лет после службы в Афганистане перебраться в европейскую часть страны поближе к единственному оставшемуся родному человеку.

После смерти папы мама сдружилась с соседкой по подъезду тетей Машей, так как у них оказалось много общего. Обе вдовы работали на одном заводе, имели сыновей – офицеров и дачные участки в заводском садовом товариществе. Тетя Маша проживала ниже этажом в трехкомнатной квартире. Я с ней познакомился в последнем отпуске перед отъездом в Афганистан. Ее сын закончил Ярославское зенитно-ракетное училище и служил на Севере под Мурманском. Его раньше не знал, так как он учился в другой школе, был младше меня на два года и проживал с родителями в другом районе города.