– Пожалуйста, не надо. – Я сдерживаю эмоции, стараюсь говорить уверенно, по-взрослому.

– Или можем избавиться от Капли, – предлагает она.

– Вы этого не сделаете… – У меня перехватывает дыхание.

– Если ты не можешь следовать простейшим инструкциям, Ева… – Уголок ее рта слегка приподнимается. Она знает, что задела меня за живое. Все, что я могу сделать, это выказать надлежащие раскаяние и сожаление в надежде, что она смилостивится.

– Обещаю, что этого больше не повторится, – говорю я, склонив голову.

Поднимая глаза, я сталкиваюсь с ее пристальным взглядом, и мне ничего не остается, кроме как вернуться к разглядыванию своих коричневых сапожек на шнуровке.

– Ты – всего лишь винтик, – сердито произносит она голосом низким и глубоким, приближаясь ко мне. – Важный, отдаю тебе должное, но все равно винтик. Без нас, без нашей защиты, ты ничего не стоишь.

Я киваю, мои щеки горят. Может, я и та, на кого возложена высшая ответственность за продолжение жизни на этой планете, но Вивиан поручено следить за тем, чтобы я достойно выполняла свои обязанности. Конечно, она не может причинить мне физическую боль, но в ее власти отобрать у меня любимые вещи, чтобы ничто не мешало мне выполнить мое предназначение. Капля – моя единственная связь с внешним миром. Вивиан знает, что я сойду с ума от горя, если оборвут эту ниточку, и что я готова на все, лишь бы ее сохранить.

– Я обещаю, что больше никогда вас не ослушаюсь, – у меня получается писк.

– Хорошо. – Раздувая ноздри от гнева, она выдерживает паузу, позволяя мне проникнуться чувством вины. – Теперь иди в свою комнату и готовься к первой встрече. Я не хочу, чтобы ты меня разочаровывала два дня подряд, – предупреждает она. – Общество рассчитывает на тебя.

– Да, Вивиан. – Я приседаю в некоем подобии реверанса, прежде чем поспешить в свою комнату в жилой зоне.

Сирены будят Хартмана. Он мой лучший друг. Напарник. Второй пилот. На часах два ночи. Я не сплю.

– Что, гроза? – хрипло произносит он, поскребывая щетину, покрывающую нижнюю часть его круглого лица. Прогноз обещал грозы, но грохот сапог, несущихся по коридору мимо дверей нашей комнаты, возвещает нечто более серьезное.

– Опять бунтуют, – отвечаю я.

– Чертовы «фриверы».[1] Пошли вон! – ворчит он.

Сон.

У меня его так мало, что я начинаю забывать, каково это – спать. Везет Хартману – у него никогда нет проблем со сном. Даже в детстве, когда мы учились в академии, а я все еще боялся темноты, он отключался, как только доносилась команда «Погасить свет!», в то время как мой мозг продолжал трудиться в поисках смыслов. Я все пытался отыскать свое место в хаосе жизни. Приятно сознавать, что некоторые вещи никогда не меняются.

Сирены все еще воют. Думаю, это надолго. Я силюсь представить, что творится там, внизу, на уровне воды.

Тысячи повстанцев, бросая вызов непогоде, стоят по колено в мерзлой воде, затопившей их город много лет назад. Стихия вынудила людей строить высотки, вонзать их в грозовые тучи в поисках тепла и безопасности. Но откуда эта толпа? Наивные бунтари, отколовшиеся от обитателей высоток Сентрала, снова оказались у стен нашей Башни, согреваемые лишь пламенем своего гнева.

Почему?

Все дело в Ней, конечно. Спасительнице. Будущем человечества.

Все из-за Евы.

Протестующие здесь не внове. Башня слышала миллионы голосов, взывающих к небесам, видела миллионы пылающих страстью лиц, миллионы бессмысленных, отсыревших картонок, прибитых гвоздями к влажным деревянным палкам, с которыми люди маршируют взад-вперед вдоль укрепленных стен. Все они хотят одного: освободить Еву.