При мысли войти туда у нее дрогнуло сердце. Она осторожно переступила через порог одной ногой – на пробу, словно проверяла недостаточно схватившийся лед на пруду. Старая машина, обсидиановая и гладкая, заполняла собой почти весь гараж. Небольшое оставшееся свободное пространство было забито различным хламом: банками с краской, граблями, лестницами и разными коробками.

У «Роллса» был просторный задний салон и черное сиденье, обтянутое лайкой телесного цвета. На нем спал мальчик, одетый в куртку с пуговицами из кости и капюшоном. Темные волосы, круглое полное лицо, румяные щеки говорили о крепком здоровье. Вероятно, он видел сладкие сны: возможно, засахаренный изюм. Мальчик не был связан и не выглядел несчастным. Ей пришла в голову мысль, не имевшая никакого смысла: «Он чувствует себя прекрасно. Можешь уходить. Скорее всего, парень здесь со своим отцом. Он заснул, и отец дал ему отдохнуть. Можешь уходить».

Вик отмахнулась от этой мысли, словно от мешающегося ей слепня. Это была неправильная мысль. Она не должна так думать и не понимала, как до этого дошла.

Мост Короткого Пути отправил ее сюда, чтобы найти Призрака – плохого человека, который причинял людям вред. Она искала неприятности, а мост всегда указывал ей верное направление. За последние несколько минут все воспоминания, которые она подавляла годами, вернулись назад. Мэгги Ли была реальной девушкой, а не сновидением. Вик действительно съездила на своем велосипеде в кафешку «У Терри» и вернула мамин браслет. Она ничего не выдумывала.

Она постучала по стеклу. Ребенок не шевелился. Он был моложе ее – лет двенадцати или около того. На верхней губе уже пробивались редкие смуглые волосы.

– Эй, – позвала она тихим голосом. – Парень, проснись.

Он заворочался, но в конце концов повернулся на бок – лицом от нее.

Вик потянула рукоятку двери, но она была заперта изнутри.

Руль располагался с правой стороны машины – с той, где стояла она. Водительское окно было опущено почти до упора. Вик подошла к нему. Между машиной и сваленным у стены мусором было не так много места.

Ключи торчали из замка зажигания – машина заводилась от аккумулятора. Шкала радио подсвечивалась радиоактивным оттенком зеленого цвета. Вик не знала, кто теперь пел – какой-то старый пижон из Вегаса, – но эта песня тоже была про Рождество. Зимний праздник остался в зеркале заднего вида едва ли не четыре месяца назад, и поздней весной такая музыка звучала как-то отвратительно. Словно клоун, стоящий под дождем, который смывал его макияж.

– Эй, парень, – прошептала она. – Эй, просыпайся.

Мальчик пошевелился и сел, повернувшись к ней. Вик увидела его лицо и с ужасом отпрянула назад.

Через заднее стекло она не смогла сразу рассмотреть его лицо. Казалось, парень в машине находился близко к смерти… или за гранью смерти. Если не считать впадин под глазами цвета свежих синяков, его лицо было бледно-лунного оттенка. Под кожей ветвились черные ядовитые вены. Казалось, что его артерии наполняли чернила, а не кровь, они выступали болезненными ветвями в уголках рта, по краям глаз и на его висках. Волосы были цвета инея на оконном стекле.

Мальчик моргнул. Только его глаза, блестящие и любопытные, казались живыми.

Он выдохнул белый пар, словно находился в холодильной камере.

– Ты кто? – спросил мальчик.

Каждое слово сопровождалось новым выдохом белого пара.

– Тебе нельзя здесь находиться.

– Почему тебе так холодно?

– Мне не холодно, – ответил он. – Ты должна уйти. Здесь очень опасно.

Его дыхание парило.

– О боже, – сказала она. – Малыш. Давай заберем тебя отсюда. Пошли. Выходи ко мне.