– Допрашивается писарь Норвуд Грейс, от роду семнадцати полных лет, сирота. – Городской дознаватель, старичок Сельдингер, быстро пробормотал предписанное городскими уложениями и сразу приступил к допросу: – Значит, вы вдвоем с господином интерфектором зашли в дом, который был предварительно оцеплен стражей?

Задавался этот вопрос далеко не в первый раз.

– Ваше беспристрастие, я ведь уже отвечал! – Руки сковали специальными кандалами из черного серебра, покрытого вязью защитных символов. – Да, мы зашли вдвоем, а остальные остались снаружи, но в самом доме интерфектор обернулся упырем, а девушка, которая…

Дознаватель слегка хлопнул морщинистой дряблой ладонью по столу, прерывая мой рассказ.

– Во-первых, юноша, не надо так частить. – Сельдингер указал на мастера Фонтена, записывающего каждое слово. – Писарь не успевает. А во-вторых, отвечайте на поставленный вопрос четко: да или нет. Не нужно мне этих лишних подробностей… Итак?

– Да, ваше беспристрастие, мы вошли только вдвоем. – Я окончательно сник и, наклонив голову, уставился на стол. На потемневшей и потрескавшейся от времени поверхности кто-то из стражников нацарапал несколько бранных слов.

Допрос продолжался с утра и, скорее всего, закончится только поздним вечером – вон на табурете уже приготовлен десяток пузатых свечей. В общем, все пойдет точно так же, как шло последние три дня, – меня не будут слушать, мне не будут верить, и никакой погони за порождением зла, само собой, организовано не будет.

– А вот стражники… – Дознаватель переворошил несколько бумаг в поисках имен. – Дэвид и Росс показали, что никого, кроме вас и покойного, в доме не обнаружили. А в ваших руках имелся клинок, который вы, между прочим, не хотели отдавать!

Бургомистр, когда заметил царапины на металле клинка, так ругался, что даже слег на несколько дней в постель и в ратуше пока не появлялся. Оно и к лучшему – иначе до казни я мог просто не дожить, настолько управитель города был зол.

– Наверное, темная колдунья запудрила им головы, – устало ответил я уже в тысячный раз. – Ее приказов невозможно ослушаться, понимаете? Она могла просто сказать, чтобы они ее не замечали, и все! А сама, наверное, сидела на втором этаже и посмеивалась…

Господин Сельдингер слушал эти объяснения со скучающим видом, мастер Фонтен точно так же их записывал, и всем присутствующим, включая меня, было очевидно – дело идет к пыткам. Радовало одно – палач у нас такой же дряхлый, как и дознаватель, а значит, пытать будет так же, как тот расследует.

– Нахождение в доме неизвестной особы не подтверждается никакими другими свидетельствами, кроме ваших! – Обвисший подбородок старичка задрожал от возмущения. – Более того, сам господин бургомистр подтвердил в личной беседе со мной, что никакой девушки в доме не было. А еще он сказал, что вы, молодой человек, склонны выдумывать небылицы и вполне способны на убийство. И поэтому веры вам никакой нет!

Честно говоря, услышав сказанное, я просто опешил. Нет, управитель города бывал со мной строг, но никаких действительных оснований для подобного отношения не было. А уж подозревать меня в склонности к душегубству он не имел ни малейшего повода. И если раньше я все-таки не мог воспринимать всю эту ситуацию всерьез, то теперь предстоящая казнь не казалась мне маловероятным событием. От накатившего страха заныло в животе.

Но оказалось, что поддержка у меня есть. У двери, которую никто, конечно, не охранял, раздался негромкий голос, и из мрака коридора вышел закутанный в темный плащ мужчина.

– Вы зря не слушаете парня. – Говоривший был совсем немолод, но крепок. В нем чувствовалась твердость. – Похоже, он умнее всех вас… Хоть и совсем юнец.