Она отвернулась, разглядывая противоположную сторону улицы – магазинчик с чашками и чайниками на витрине; крохотный рынок, где продавец как раз выставляя ящики с фруктами и овощами, двигая их туда-сюда, видимо, добиваясь соответствия по фэн-шую; кафе конкурента с надписью над входом «Le restaurant des patisseries». В кафе сидели две девушки-японки в белых маечках, коротких юбочках и кроссовках и непринужденно щебетали. Ольга смотрела на написанный мелом ценник над помидорами за два с половиной евро, в пятый раз перечитывая, что сорт называется «Prince de Bretagne», и думала, что Никита прав.

Не ее это дело.

Когда перед поездкой они встречались – Ольга, Женька и Ник – и расчерчивали план, сильно напоминавший план достопамятного десантирования, и договаривались о том, где селиться и как ехать, – о личных делах речи не шло. Конечно, Ольга спросила, как поживают Никитины родители, а он поинтересовался, как там ее мама. Светский раут, блин, да еще с шампанским.

Оказывается, ничего не изменилось. Зря она думала, что нет напряжения и отголосков одной давней истории тоже нет. Ольга просто не желала видеть, решила, будто все по-старому. А все по-новому. Как в том анекдоте – гулять гуляй, а за территорию не выходи.

Ну и подумаешь.

Женька вернулся ровно через пятнадцать минут, как обещал; к этому времени Никита успел заглотать свой омлет, а Ольга – дощипать круассан, все погрузились в машину и двинулись к Довилю. С А13 свернули на А123, и дорога побежала к морю, что наконец исправило чуть подпортившееся Ольгино настроение.

– Видно отличие от Пикардии, – сказал Женька с заднего сиденья. – Там домики другие.

Действительно, краснокирпичные пикардийские домики, мелькавшие за окнами рано утром, сменились нормандскими, многие из которых были отделаны под фахверк.

– А в Москве дождик, – с удовольствием протянула Ольга. – И холодно.

– Нет ничего лучше в путешествии, чем зависть тех, кто остался дома, – хмыкнул Никита.

– Вот сейчас приедем на курорт, и я окончательно уверюсь в том, что жизнь удалась.

– Оль, у нас на курорт не больше часа. Туда еще ехать почти сто километров, и это крюк...

– А я помню, – сказала Ольга, – Ник, перестань. Успеем мы в твой музей.

– Это вы успеете. А я могу не успеть. У меня на него один день.

– Я же говорила, что он будет ворчать, – сказала Ольга Женьке. Тот неопределенно хмыкнул: отсматривал сделанные в Руане кадры на маленьком экранчике камеры и потому плохо контактировал с окружающим миром. – Жень, в соборе был?

– Не-а, там закрыто... Рано еще.

Довиль, курортный город, до которого добрались по пустынным дорогам спустя час, купался в солнечных лучах и при выгодном освещении был похож на несбыточную мечту человека, всю жизнь проведшего в коммуналке. По сторонам улицы стояли роскошные виллы, многие из них – позапрошлого века, построенные, когда в Довиль впервые ринулась парижская знать, уставшая от прелестей большого города. Тогда здесь и основали модный курорт, остававшийся таковым на протяжении полутора веков.

Машину поставили на платной стоянке недалеко от набережной и отправились бродить – Женька со своей устрашающей камерой наперевес, а Никита и Ольга налегке, засунув руки в карманы.

– Чтоб я так жил, – сказал Малиновский, оглядываясь. Даже на него, торопившегося припасть к военным ценностям, непринужденная роскошь Довиля произвела впечатление.

– Это тебе не квартира в новостройке, да? – поддела его Ольга.

– Одно другому не мешает. Я бы не отказался от дачки в здешних широтах.

– А твои родители развели бы здесь картошку.

– Если бы у меня имелись деньги, чтобы купить здесь дачку, мои родители могли бы на заднем дворе разводить что угодно.