Оля расстегнула лифчик, бретелька перепуталась с цепочкой. Серёжа поцеловал её грудь, скользнул рукой в трусики. Олины ноги разошлись и снова сошлись в коленях. Прижавшись к нему, она тёрлась ртом о его щёку. Он потянул трусики, она приподнялась. Трусики скользнули по ногам. Серёжа лёг на неё, сжал бессильные худые плечи. Цепочка тряслась между ними. Ноги её быстро раздвинулись. Мгновение он лихорадочно искал на ощупь, Олина рука скользнула вниз и умело направила. Лобки их сошлись. Серёжа замер, уткнувшись в её волосы. Ноги её поднялись, оплели его бедра. Он стал двигаться. Руки ушли под подушку. Оля быстро целовала его лицо. Губы её раскрылись, она громко дышала. Серёжа путался ртом в её волосах. Вскоре Оля стала дышать чаще, язык её прошёлся по губам, пальцы сжали Серёжины плечи:

– Быстрей, Серёженька… вот… вот… вот… вот… так, ой… оо-оо… так… так, Серёженька, вот… вот… так…

Серёжа стал двигаться быстрее.

Олины ноги дрожали, тёрлись о его:

– Быстрее… быстрее… ещё… вот… вот…

Гримаса исказила её лицо:

– Быстрее… вот… вот… вот… еще… немного… милый… аааа!!!

Оля вскрикнула, впилась ногтями в Серёжины плечи. Ноги её согнулись в коленях. Серёжа вздрогнул, застонал в её волосы. Минуту они лежали неподвижно. Потом Серёжа откинулся на спину. Кровать была узкой. Они лежали рядом, вплотную прижавшись друг к другу. Оля чмокнула его в щёку, приподнялась, вытащила из-под подушки ночную рубашку, подтёрлась и прошлёпала в ванную.

Серёжа вытерся этой же рубашкой, лег на спину, закинул руки за голову. В ванной шелестела вода.

Серёжа вздохнул, скомкал испачканную рубашку, сунул под одеяло. Вода смолкла, ухнул сливной бачок.

Оля вошла, легла на него, сжав ладонями щёки, поцеловала в губы:

– За что ты мне нравишься – то, что никогда не клянёшься в любви. Не как остальные.

– Могу поклясться.

– Тогда больше ничего не будет.

Она сжала ладонями его губы, отчего они стали похожи на рыбий рот.

– Чего – ничего?

– Ничего.

Он обнял её, провёл руками по спине и положил на ягодицы, хранившие на себе водяные брызги:

– Ты прелесть.

– Что ты говоришь!

– Прелестная прелесть.

– А мы вам не верим.

– Ты чудесная.

– Что ты говоришь!

– Афродита.

Он поцеловал её подбородок.

Оля водила пальцем по Серёжиным бровям:

– Скажи лучше, когда я могу рассчитывать на продолжение.

– Скоро.

– Скоро – это как? Через час?

– Нет. Скоро.

– Ясно. Вот что, давай перекусим, пока ты не заснул.

– А ты жестокая.

– Ты ещё меня не знаешь.

Оля встала, достала из шкафа халат:

– Пошли поедим. Ты небось на своём институтском пайке?

– Вообще-то я сегодня только завтракал…

– Оно и видно. Чтобы вашего брата раскачать, надо его сперва долго и упорно кормить мясом. Иди. Живо… Правда, мяса у меня не предвидется.

Она убежала на кухню.

Серёжа надел трусы, пошёл за ней.

– Прихвати бутылку! – крикнула Оля. – И норму мою из сумочки тоже.

– Да и у меня… фу ты… – Серёжа поднял бутылку, достал из своего плаща пакетик с нормой, потом из Олиной сумочки её.

Оля стояла у плиты, вырезала из маслёнки кусочки масла и бросала на сковородку.

– Не обожгись смотри. – Серёжа положил оба пакетика на стол и стал срезать пробку с бутылки.

– Не боись. – Оля обернулась. – Принёс. Ага. И твоя. Слушай, давай-ка мы щас из этих норм кое-что сочиним.

– Давай.

– Распечатывай.

Серёжа стал разрезать целлофан:

– Вообще, между нами девочками говоря, я бы эти нормы поджарил.

– Логично. Кстати, когда твоя ненаглядная кам бэк?

– Двенадцатого.

– Скоро.

– Разрезал, Оленька…

– Давай сюда.

Оля бросила нормы в шипящее масло, стала членить их ножом:

– Во, одна свежая, одна сохлая.

– Свежая твоя. Экономистов ценят выше кибернетиков.