– А как пальцы потерял?

– Тебе интересно?

– Мы с тобой что, рамсы сводим? Перетереть про судьбу всегда не грех. У Хозяина крыша сдвинулась, лютует зверски. В любой момент грохнуть может без отпущения грехов. Так что, не красней.

– Ну, слушай. Был у нас в дивизии отдельный полк истребителей танков на 1-ом Украинском фронте. Было мне двадцать лет. Служил я командиром взвода минеров. В январе сорок четвертого началась Корсунь-Шевченковская фронтовая операция. Слышал про такую?

– Так матюгальники во всех зонах стоят. А в войну с побудки до отбоя по ушам долбили сводки с фронтов. Как здесь не услышишь?

– Короче, устроили мы им котел не хуже второго Сталинграда. Вот они решили сделать попытку вырваться из окружения. Манштейн бросил против нас более двадцати танковых соединений. А главное эсэсовские дивизии «Адольф Гитлер», «Викинг», «Великая Германия». Понятно, что наш полк на передовых позициях первым должен был принять удар. Ночью нас, человек сто пятьдесят, бросили на укладку мин в районе предполагаемого наступления. Там потом на поле мы и остались. Вырыли себе окопчики. У каждого офицера и бойца было по две-три противотанковые мины, танковые гранаты, не считая автоматов. К минам привязали тротиловые шашки с бикфордовыми шнурами и стали ждать наступления. Ночь была не очень морозной, да и спирт у всех был. За здравие и упокой выдали нам аж по четыре наркомовских пайка. Сидели в окопчиках, кемарили, согревали себя глотками из фляжки.

– А зачем к минам еще и шашки, там же взрыватели есть?

– А ты слушай дальше. Когда немцы пошли на прорыв, мы ужаснулись. Более трехсот танков шли на полной скорости сплошной стеной, почти бок о бок в несколько рядов на участке шириной пятьсот метров. Я как увидел это зрелище, очень мне тоскливо стало. Рев моторов, грохот, взрывы. Думаю, пройдет по полю такая масса, и пахать не надо.

Железная армада со всей дури рванула нам в лоб. Их пехота сразу отстала, облегчая нашу задачу. А когда первые танки начали взрываться на наших минах и от нашей артиллерии, бьющей прямой наводкой, мы вообще повеселели. Ползали на брюхе как ужи, стараясь уложить мины по ходу танка. Оставаться на месте было нельзя. Зазевался – считай, пропало. Намотает тебя танк на гусеницы. Хорошо, что мину с собой волочешь. Тебя в земле сплющит, но и сам на воздух взлетит. Если танк проходил рядом, не наезжал на мину, я ее выдергивал, поджигал шнур и пробовал закинуть на моторный отсек. Если догнать танк не получалось, обрезал шнур и ждал следующий. Вот прошел «Леопард», я за ним бегом. Мину так удачно забросил и уж было сиганул в воронку, как раздался взрыв. То ли моя сработала, то ли снаряд рядом разорвался, понять не успел. Бросило меня в воронку, почувствовал боль ужасную. Здорово посекло меня мелочёвкой. Смотрю на руку, а там вместо кисти, месиво кровавое. Я давай пересчитывать пальцы, и получается у меня их семь. Еще раз пересчитал, ничего понять не могу. Это потом ясно стало, кости подрезало, и они висели на коже, а я считал и торчащие кости, и кожу.

Он замолчал и, посмотрев на Пахаря, сказал:

– Табачку бы сейчас.

– Какой базар, держи, – блатной запустил руку за пазуху, достал папиросу, спички, протянул рассказчику и закурил сам. Сделав глубокую затяжку, Нестеров продолжил рассказ:

– Руку я, как мог, перевязал, даже умудрился кинуть последнюю гранату под гусеницу проходящего рядом танка. Подбросило его, и уткнулся он стволом в землю. Немцы в люк, а я их из автомата.

Бой уже шел несколько часов, меня стало вырубать, много крови потерял. Очнулся, когда санитары нас стали подбирать по полю. Живых, как я, набралось двенадцать человек из ста пятидесяти. Остальных гусеницами перепахали.