или славянской народной вышивки[21].

Третья стадия: эпоха вотанического политеизма, начало которого было положено в превращении различных аспектов Единого во множество отдельных Богов и Богинь. Так образовывался пантеон вотанизма – нордической религии эпохи патриархата. Любопытно, что понятию «вотанизм» Лист постоянно противопоставляет другое понятие – «арманизм». Если вотанизм – это, собственно, «нордическая мифология», то есть остатки религии и обычаев простых северогерманских крестьян, то арманизм – это религия духовной элиты, которая даже в самое тёмное время забвения древней Вихинай[22] оставалась верна Единой Религии. С эпохой раскола и расслоения Вихинай арманизм сохранил её эзотерику, вотанизм же явился экзотерической стороной той же самой древнейшей Религии. Это были как бы две руки единой Прарелигии, «высшая» и «низная» мифология, говоря языком Вильгельма Шварца[23].

На третьем этапе деградации Вихинай произошла очередная фундаментальная подмена, состоявшая в том, что «арманические обозначения качеств превратились в вотанизме в собственные имена Богов»[24]. Так появился политеизм. Затем, в довершение всех бед и в угоду грубейшей чувственности, эти Боги стали изображаться по образу и подобию человеческому – так, как они никогда не изображались. В этом и состояла главная особенность периода вотанизма – предельная очеловеченность (антропоморфность) божественных образов – то, чего не было в эпоху Предвечного Андрогина и что постепенно намечалось лишь на второй стадии, в эпоху Солнечной Девы[25].

Переход от вотанизма

Единственными хранителями Истины в эпоху торжества вотанизма оставались нордические арманы (средневековые герольды, рыцари Храма и люди из союза «Фемы»), на протяжении многих столетий оказывавших противодействие вторжениям иррелигиозности, а также низменно-шаманского и романского духа, бывшего для германцев тлетворным и разлагающим. Никаким «вотанистом» Лист, разумеется, не был, так что все упрёки по этому поводу, исходившие от Германа Вирта[26], Ганса Гюнтера[27] и других авторов, можно считать безосновательными. Наоборот, Листа объединяет с Виртом искреннее желание восстановить облик изначального монотеизма (почитание Бога как Всеотца), с Гюнтером – систематизация общеиндогерманских универсалий, проявивших себя в истории и религии.

Главная мысль арманизма, без усвоения которой всё дальнейшее будет бессмысленно, – это идея Троичности как всеобщего Закона, лежащего в основе всего мироздания. Эта Троичность есть всесильный принцип Рождения – Бытия – Умирания ради Возрождения, символически представленный в мифообразе германской Троицы (Один – Вили – Ве; Урд – Верданди – Скульд; Вотан – Тиу – Донар, и т. д.) и являющийся ключом к «виртовской» идее Троичности Спасителя.

Кроме того, этот закон «Entstehen – Sein – Vergehen zum Neuerstehen» был, по Листу, также основой германского общества, разделённого на три сословия, ошибочно принимаемые за три племени[28]. Это были мудрецы (Lehrstand), сословие тех, кто учит, хранит ритуалы (Рита), – духовный цвет народа – его ирмионы или арманы (семаны). Затем, сословие воинов (Wehrstand), тех, кто защищает, – истевоны. И также сословие крестьян-фермеров (Nährstand) – ингевоны. Первые представляли на Земле идею Рождения, вторые – идею Бытия-Пребывания, третьи – идею Распада и Умирания. Все три сословия отражали различные «лики» Бога – того самого Триединого Спасителя, веру в Которого постарался обосновать на материале петроглифов Герман Вирт.

В конце XIX века один необычайно талантливый филолог по имени Софус Бугге (1833–1907) на материале Эддических текстов старался доказывать, что вся вера германцев и «нордическая мифология» есть явление необычайно позднее, постхристианское, и во многом обязанное своим происхождением, с одной стороны, – греко-римской античности, а с другой – теологии христианства и иудаизма. От греков, из «Сивиллиных оракулов», появились «Прорицания Вёльвы», от иудеев периода Второго Храма – апокалиптический настрой и образы Рагнарёка, от христиан – вера в умирающего и воскресающего Бальдра, в распятого на Мировом Древе Одина и т. д