Старший брат готовился воспринять от родителя титул «великого», чего нельзя было сказать о младшем. Пускай юноше не доверяли ответственные роли демонов, одержимых и старцев, требующих от исполнителя жизненного опыта, – но молодые женщины, охваченные страстью! юные воины-аристократы! небесные феи!..

Увы, увы и трижды увы.

Мотоеси приходилось довольствоваться амплуа «второго спутника», в чьи обязанности входил краткий пересказ содержания пьесы, пока главный герой менял парик и готовился к следующему выходу.

А способности к фарсам у юноши отродясь не имелось.

Быть смешным – дар богов…

Взгляд строгого отца, взгляд Будды Лицедеев года полтора назад сменился с испытующего на чуть-чуть раздраженный; и юноша с содроганием ждал того дня, когда во взгляде Дзэами воцарится равнодушие.

Поэтому Мотоеси так трепетно относился к любой возможности доставить радость отцу.

Те, кого судьба наградила титулом посредственности, должны знать свое место.

Они должны, не ропща, дорожить малым.

Перейдя речку по шаткому мостику, юноша немного спустился вниз по течению, по песку отлогого речного берега.

Вскоре из ночи выступил мохнатый бок холма Трех Криптомерий, где обитал старый мастер масок.

Первая половина пути близилась к завершению.

Первая половина Пути.

– Тамура-сан! Это я, Мотоеси! Вы меня помните, Тамура-сан?! Отец просил…

Тишина.

Можно услыхать, как трудятся древоточцы в перилах открытой веранды.

– Тамура-сан! Я принес деньги за новую маску! Я бежал, Тамура-сан, я сразу… сразу после представления… я спешил к вам…

Заскрипели ролики раздвижных фусума. Женская фигурка осторожно выглянула наружу; миг – и вот она оказалась на веранде. Лунный свет выбелил морщинистое старушечье личико, осыпал пыльцой поношенное кимоно на вате, скрывавшее щуплое тельце; хрупкие запястья выглянули из рукавов, изумленно всплеснув на ветру двумя выпавшими из гнезда птенцами.

Спектакль «Аиои», сцена четвертая – выход духа сосны из Такасаго, воплощенного в пожилую женщину; реплика «…и право, как верно, что сосну и дикий плющ уподобляют вечности!..»

Но нет, реплика на сей раз была подана иная.

– Кто… кто здесь?

– Донна-сама! – Юноша не помнил, как зовут жену мастера масок, хотя сразу узнал ее в лицо; и поэтому предпочел банальное обращение «госпожа», годное в любых случаях. – Донна-сама! Тамура-сан еще не спит?

Женщина на веранде помедлила, прежде чем ответить.

– Нет… не спит…

Тихий, еле слышный голос; о сказанном приходится скорее догадываться, выбирать смысл из эха, шороха, шелеста, намека на речь, как выбирают скудный улов из рыбачьих сетей.

– Отец просил меня расплатиться за новую маску! Я раньше не мог… можно, я войду?!

– Да… да, молодой господин. Конечно!..

Приглашающий жест, поклон – и женщина, не дожидаясь, пока гость подымется на веранду и войдет в дом, скользит прочь. Вот ее силуэт пересек лунную дорожку на сверкающей от росы траве, вот она торопливо поднимается по склону… сворачивает к роще… дальше, еще дальше…

Исчезла.

Мотоеси недоуменно проводил жену мастера взглядом. Затем пожал плечами, гася в душе смутное беспокойство – в чем причина? что не так? что неправильно?! – и взбежал по ступенькам.

– Тамура-сан? Где вы?

В доме было темно. Сквозь бумажные стены робко пробивался светлый дар полнолуния; юноша наскоро сбросил сандалии и шагнул в гостиную, раздвинув шторы из бамбуковых планок и хрустящего, туго натянутого полотна.

– Тамура-сан! Это я, Мотоеси… вы меня помните?.. Меня…

Ступня, обутая в шерстяной носок, подвернулась, угодив в липкую лужицу. Падая, юноша весь сжался, предчувствуя страшный удар затылком, но удара не последовало. Вместо этого затылок безболезненно ткнулся в нечто мягкое, теплое, подавшееся в сторону от толчка.