Нону это поразило – сама идея того, что Камилла, Камилла, которая столько умела и могла, сводила себя к одной-единственной вещи. И еще ее поразило то, что кому-то может не нравиться ощущение невесомости, когда твои пальцы соскальзывают с металла и ты повисаешь в воздухе без всякой поддержки. Рука Камиллы нащупала кончик ее косы и вцепилась в нее, как в поводок или страховочный линь, как будто Нона правда могла упасть.

Она наполовину заснула к тому времени, как Пирра закончила мыться (и дважды сполоснула ванну); это означало, что теперь очередь Ноны идти в ванну. В полусне она разделась и заснула бы в воде, как только в нее залезла, если бы Камилла не сидела рядом, говоря время от времени:

– Пока нет.

Это не давало ей уснуть, потому что было бы ужасно глупо утонуть в такой момент.

Совсем засыпая, она натянула рубашку, в которой спала, и, спотыкаясь, вышла из ванной, ничего не осознавая. Пирре пришлось сказать:

– Нона, не доводи Камиллу до сердечного приступа.

Нона проснулась настолько, чтобы лечь и начать застегивать рубашку снизу. Добравшись почти до верха, она глубоко заснула.

Во сне пришла ночь, или то, что она сочла ночью. Они лежали на вершине холма, и он показывал ей созвездия, которые они могли бы увидеть, если бы не плотное зеленое облако и не мягкие хлопья пепла. Они лежали голова к голове, глядя в ту часть неба, где был виден – а точнее, не виден – Южный Крест. Звезды казались милыми и знакомыми, но она не знала их имен, хотя они крутились на кончике языка. Она спросила его, почему крест называют Южным. Он сказал, что это всего лишь одно из названий, но эти звезды расположены крестообразно и видны только из Южного полушария. Он сказал, что, когда он был маленьким, его учили, что это якорь корабля. Он сказал, что ему так больше нравится. Ему нравится думать, что Млечный Путь стоит на якоре и никуда не может сдвинуться. Сказал, что в детстве он ненавидел перемены, любые.