– Конечно, пусть остаются, – устало согласилась Катя. Запал агрессивности угас так же быстро, как и разгорелся, и хотелось только одного – чтобы этот визит уже закончился. – И бросала бы ты уже пить, а то скоро на нашего Жорика будешь похожа.

– Ой, да ладно! – махнула рукой Нона. – От марочного коньяка еще никто не спивался, – и вновь отпила прямо из бутылки, несмотря на то что перед ней продолжал стоять толстобокий бокал.

– Коньяк ты пьешь первые десять дней после получения денег, вторые десять идет дешёвая водка, а последнюю декаду месяца от тебя и вовсе пахнет какой‑то бормотенью.

– Ничего, ничего, скоро у меня будет столько денег, что можно будет принимать не только ванну, а целый бассейн из шампанского. Вот, Катя, ты когда‑нибудь купалась в шампанском? – и она, видимо, вспоминая минувшее, мечтательно закатив глаза, едва не упала со стула.

– Белая горячка началась? – с осторожной «нежностью» полюбопытствовала Катерина. – Зеленые чертики по стенам не прыгают?

– Насмехаешься, а я серьезно. Ну, пусть не бассейн, но ванную обещаю. И еще виллу в Италии… Вот всем нравится Испания, а мне – Италия… Поедем вместе?

Возвратившись было в настоящее и быстро минуя его, она вновь стремительно унеслась в будущее, при этом опять закатив глаза, но в этот раз на всякий случай держась за стол.

– Нет, не хочу ванны с шампанским, и виллы в Италии тоже не хочу, и хватит болтать глупости. – Катерина встала, всем своим видом показывая, что аудиенция закончена. Соседка, даже не стараясь скрыть своего глубокого разочарования, попробовала еще что‑то говорить про горы золота, россыпи бриллиантов, про «молочные реки и кисельные берега», и что совсем скоро весь мир будет у ее ног. Наконец приняв как неизбежное, что пора уходить, поднялась и, продолжая бурчать себе под нос что‑то о «неимоверных богатствах», вяло потащилась в сторону выхода, оставляя за собой вторую цепочку грязных следов. Распахнув входную дверь, Катерина едва не смела с порога траурного вида даму. Та в этот момент тянула к дверному звонку худую, скрюченную артритом руку, туго затянутую в черную кружевную перчатку, что делало ее похожей на когтистую лапку какой‑то птицы.

– Я так и знала, – произнесла ледяным тоном дама, поднимая вуалетку и крепя ее на кокетливо сдвинутой набок и вперед маленькой черной шляпке, чудом державшейся на пышно взбитых локонах. Перед глазами «восхищенного» зрителя предстали: ярко нарумяненные щеки, вишневого цвета губы (непомерно увеличенные ботоксом), растянутые пластическими операциями и теперь имеющие японский разрез глаза, которым черная подводка и полуопущенные веки придавали выражение томности, причем не только самому взгляду, но и всему лицу. Густой слой тонального крема скрывал мелкие морщины, превращая ее физиономию в застывшую маску. Наращенные опахала ресниц, чья тяжесть не давала глазам раскрыться в полной мере, довершали образ Мальвины на пенсии.

– Я так и знала, – повторила маска. – Ты выгнала Венечку, чтобы устроить здесь вертеп…

– Сама ты вертеп, мумия сушеная, – оттеснив Катерину, вышла на авансцену Нона. – Я к Кате зашла ключ от квартиры взять, а ты, старая карга, небось притащилась, чтобы своего недоделанного пасынка обратно сбагрить.

Произнеся гневную тираду, соседка встала в боевую позицию, подперев бока кулаками.

– Брэк, – быстро произнесла Катерина, увидев, как чуть приоткрытые глаза свекрови стали угрожающе наливаться кровью, а выщипанные в ниточку брови, где татуаж был сделан в виде прямого угла, что видимо по замыслу автора, должно было добавить ее томному взгляду выражение «легкого удивления», взлетели к корням волос, собрав кожу лба в жуткую гармошку. – Высокие стороны обменялись мнениями и одновременно покидают великосветский раут…