Поначалу Совет вёл статистику и давал комментарии, но затем прекратил это делать из-за неточностей в работе полиции, откровенно паразитирующих на страхах жителей СМИ, и маркетологов тьюринг-компаний, продуцирующих образы защиты для пользователей в мире ИИ. Управление Новым и Старым городом приняло решение прекратить панику самым простым способом – путём отрицания проблемы. Поиски защиты от нейровируса не прекратились, но результаты их перестали обнародовать. Показания и записи памяти начали стираться тьюрингами Совета с молниеносной расторопностью.

Необъяснимая эпидемия исчезала столь же внезапно, как и начиналась, оставляя после себя изувеченные трупы и вопросы без ответов. Связи между жертвами установить не удалось, а в последние две волны Совет уже более тщательно скрывал подобные эпизоды. И всё равно в мире ИИ находились те, кто собирал информацию и вёл список жертв, попавших на запись памяти, иначе бы четыре с половиной года назад не стало известно о четырнадцати новых жертвах.

Когда Акки ушёл, я приглушил свет флюр с помощью ручного датчика и погрузился в созерцание фальшивого ночного неба. Я попытался медитировать, но в голову наперебой лезли воспоминания.

Когда я был ребёнком, отец рассказывал нам с братом, что существуют два вида номинаров: рождённые, то есть истинные, и искусственные, или преноминары, – созданные Главным научно-исследовательским институтом Совета, в котором он познакомился с мамой. Он приводил нам множество разных фактов об этой расе, но один до сих пор казался мне странным и необъяснимым: номинары теряли своё «бессмертие», когда от них рождалось следующее поколение.

Отец объяснил мне это в своё время так:

– Во всём есть баланс, продиктованный природой, и, если мы его не видим, это не значит, что его не существует. С номинарами так же. В отличие от людей, срок их жизни может быть в теории неограниченным, конечно, при условии, что они преодолевают вновь и вновь накапливающийся предел Роша. Они могут эволюционировать без передачи генов другому поколению. А люди обречены на бесконечную репродукцию с целью улучшить свой геном. Но представьте себе, какое бы перенаселение ожидало планету, если бы не механизм «предохранения», вживлённый в их ДНК?

Он так толком нам и не пояснил сам процесс передачи бессмертия, сославшись на собственную некомпетентность в данном вопросе.

Блуждая по коридорам воспоминаний, я наткнулся на дверь, за которой скрывалась история встречи с Акки.

Мы были одногодками, но его процесс старения – в своё время – замер на месте, а мой неуклонно стремился к точке невозврата. Наше знакомство произошло на грязных улицах контрабандистского района Старого города, куда лично я попал случайно, сбежав от родителей и их бесконечных лекций по генологии, бессмысленных тестов и переживаний за моё здоровье. А вот Акки скрывался там от бандитов, у которых умудрился стащить раритетный процессор эпохи компьютеров. Мы буквально налетели друг на друга из-за угла облезлого кирпичного здания. Оба перепуганные не на шутку, мы понеслись в одном направлении, петляя по узким улочкам, укрытым проводами и мусором.

Я понял, что увязался за ним, когда очутился на заброшенном складе с крышей в виде шахматной доски, где белыми клетками было небо. Ощутив облегчение и триумф от побега, мы оба зашлись неистовым смехом. При всей его настороженности и недоверии к окружающим, о которых я узнал позже, в ту нашу встречу Акки первым протянул руку и представился. Мы рассказали друг другу о своей жизни, будто уже давно были приятелями и просто делились новостями прошедшей недели. Из его рассказа я и узнал, что он искусственный номинар.