– Из этой, – кивает горничная.

– Капитан, сейчас «пальчики» с нее и забираем?

– А пробу-то можно сразу, чего там – бумажку сунуть.

– Нельзя – всё израсходовали. Кто ж знал, тут столько проб делать придется.

Вижу возникшего в коридор у входа – посланного в аптеку.

Парень, явно, быстро бежал, потому что слегка задыхается.

Проскакивая мимо нас, кивком показывает – «нужное взял».

Подхожу к эксперту, прошу с пробочкой поаккуратней, если яд был в бутылке, то не исключено – простым шприцеванием.

Обертку еще от горлышка – красную фирменную – забираю в карман.

Хотя яд и по-другому, конечно, мог в бутылку попасть.

Еще раз оглядываю стол.

…

И не в бутылку, а мог и в бокалы, когда их кто-то на столе расставлял – несколько крупиц всего нужно… мелкие они, молочно-прозрачные…

Возвращаюсь к выжидательно стоящей фигурке.

Надо через эту Катю, познакомиться с той публикой.

Как там у Булгакова: «напрасно думают, что домработницы чего-то не замечают»?

Говорю, что требуется письменно снять свидетельские показания.

– Можно у меня в комнате… или на кухне. Хотите чаю?

Хм, а я, действительно, хочу чая.

…

Кухня – ничего особенного, обставлена почти как у нас дома, табуреточки только с мягким покрытием.

Столик чистый, но девушка на всякий случай его еще протирает цветным полотенчиком.

Уют.

…

И к чаю, из дорогой пачки, мне поставлена вазочка – зефир в шоколаде и фигурные мармеладки.

Солнце заглядывает, совсем не хочется говорить о смерти.

– А коробку вы тоже возьмете?

– Бутылка была в коробке?

– Ну… я хотела себе оставить, жалко такую выбрасывать.

…

Действительно жалко – почти что произведение искусства: тонкие полированные дощечки покрыты веревочным материалом благородно-серого цвета, во всю длину дверка, верхние и нижние петли закрывают ее, наброшенные на красные маленькие винные бочонки – этакий пейзанский декор… а посередине дверки и сбоку две, тоже красные, сургучные печати с изображениями чего-то фирменного… вскрытые, от боковой свисает веревочка.

– Обещаю вам коробку вернуть.

Чай и мои вопросы скоро закончились, и я уже двинул на выход, но в боковом зрении мелькнул бокал, пустой, однако похожий…

– Катя, это такой же, как те на столе?

– Да. Из него Анна Николаевна вино пробовала.

– Стоп! Промытый бокал?

– Я вымыла.

– Еще потом надо содой промыть.

Прозрачные стенки и ножка, а в месте стыка ножки и дна подкраска – светло-зеленый цвет – дальше вверх по стенкам цвет исчезает.

А внутри… да, на таком донышке светлых крупиц не увидишь, разве если нарочно вглядываться.

Примерно через час мы отправились к себе на Петровку.

С тремя протоколами, по которым картина случившегося, не во всех еще деталях, но в целом – нарисовалась.

Однако сначала о действующих лицах.

Хозяин – крупный лесопромышленник.

Хотя тогда они все числились и называли себя «предпринимателями».

А в экспорте круглого леса, такие стартовали из самых первых и «предпринимали» с нарушениями чего только можно, включая вырубку леса на больших не относящихся к ним хозяйственных территориях; в спайке, разумеется, с местной администрацией, для которой тогда взятка даже в десять тысяч долларов была вполне привлекательной. На российских окраинах творить можно было вообще что угодно, а если вдруг несговорчивый какой-то возникнет инспектор – так прямо на делянке его и зарыть.

Хозяин, кстати, и в физиономическом смысле не походил на представителя ласковой части человечества: темные волосы и глаза, ссуженный вниз овал лица с несколько орлиными чертами; вроде бы русский, но кто нас, намешанных, знает.

Анна – его дочь от какого-то первого брака. По ней мы пока ничего не узнали, кроме возраста в двадцать четыре года, а исполнилось в тот день двадцать пять. Лицо, волосы, фигура… всё аккуратное, но без заметного выражения.