Итак, мне следовало представиться и пояснить, с чего началась моя многострадальная жизнь на Рублевке и почему мне она не нравилась до колик в печенке. Звали меня легко и бесхитростно – Милена Дурова, а после повторного матушкиного брака уже не так позорно – Ожигова. От роду мне три месяца назад исполнилось семнадцать лет. Я училась в одиннадцатом классе элитной московской гимназии для очень богатых деток. Хотя об этом я, кажется, упоминала до того, как начать свое самое несчастливое утро в жизни, которое буду готова проклинать всеми словами, какие только вспомню.

Вообще, если быть откровенной, то школу я любила, с охотой в нее ходила. Но в старую… Нет, не из-за того, что мне там просто за красивые глазки ставили отметки, и даже не из-за первой любви. По тому парню я сохла шесть лет, но так не смогла найти в себе силы признаться ему. Учиться мне как раз очень нравилось, и элитная гимназия могла дать неплохую базу знаний, это было понятно. Невзлюбила я ее за то, что там у меня не могло появиться друзей. Ну кто будет в здравом уме общаться с простушкой, которую со скандалом бросил родной папаша, еще и опозорив при этом на половину столицы!

Два года назад, когда мне едва исполнилось пятнадцать, мои родители развелись. Мать впала в непреходящую, затяжную депрессию, последствиями которой стали две попытки суицида и мои окончательно надломившиеся нервы. А все по банальной и очень смешной причине. Как выяснилось в процессе бракоразводного процесса, у моего папаши еще был порох в пороховницах, поэтому он обрюхатил секретаршу и свалил в Америку, прихватив все деньги и имущественные права. До развода он был очень влиятельным и обеспеченным человеком. Надавив на мать, заставил ее подписать отказ от всего движимого и недвижимого имущества, прикрываясь какими-то мутными схемами.

Возможно, я бы простила его и приняла такой выбор, но он добил нас, лишив всех денег, даже тех, которые принадлежали маме до брака. Узнав об ужасных новостях, дед в свои девяносто шесть не смог смириться с горем дочери. Он сам угодил в реанимацию, где и скончался, так и не узнав, что его дочь успели откачать в соседней палате. Я же, молясь всем богам, раз за разом набирала номер телефона, но слышала лишь автоответчик и тишину. Похороны, на которые не было денег, стали для нас испытанием. Пришлось продать квартиру и машину, чтобы достойно отплатить дедушке за всю его доброту. Так мы и остались вдвоем против целого мира.

Я росла не «сложным ребенком», но и не божьим одуванчиком. Прекрасно понимала, что отец поступил низко, как последний урод. И когда мать едва живая приползала с ночных смен в стриптиз-баре, то я вместе с ней рыдала на коврике у входной двери в крошечной однушке на отшибе столицы. Как она познакомилась с Яковом Ожиговым, я так и не узнала, но толстый увалень каким-то волшебным образом вернул в нее огонь и веру в жизнь. Я легко смирилась с тем, что благодаря ему она нашла в себе силы продолжать бороться.

По этой причине смена школы стала для меня полной неожиданностью. Я предполагала, что нахлебница в моем лице взрослому и состоятельному олигарху не нужна, а потому меня преспокойно забудут в старой квартире. Вот только с какого-то перепугу незнакомый мне мужлан решил, что ему очень нужна дочь вместо семи сыновей. Накануне первого сентября я сидела в своей комнате и напряженно рассуждала о том, как сделать свое появление поистине феерическим. Кто ж знал, что моя любимая мама так озаботится имиджем новоиспеченной семьи? Усадив меня перед собой, она практически под пытками вырвала у меня обещание вести себя примерно и не нарушать правил.