– От-вали!

Я оттолкнул неожиданно легкого мужчину обратно к дереву. Он по инерции сделал еще шаг назад и осел на землю, словно выбился из сил, чуть опираясь спиной на ствол.

– Ты не понимаешь, с кем связался. Ты ничего не понимаешь. – Голос снова выровнялся, а речь опять потеряла весь эмоциональный накал.

– Ты о себе или той, с синими волосами?

– Об обоих. Отдай то, что она тебе дала. Мы все равно заберем. Отдай сам.

Но я уже не слушал его. Мужик с биполярным расстройством не торопился вставать, а я не хотел давать ему форы и уже делал ноги. Не хватало еще, чтобы он узнал, где я живу.

Лоцманская улица часто не была толком освещена. Свет лишь из окон: фонари вдоль троллейбусной контактной сети опять не горели. И я решил, что это мой способ, одетому во все черное, скрыться в темноте.

За двадцать шесть лет жизни в Питере я видел всякое. И фрики попадались разные. В том числе те, с кем находиться рядом было небезопасно. С некоторыми такими, что уж там, я даже зависал на Думской. Но чтобы объектом помешательства становился я сам – такое впервые.

Лоцманская продолжала подогревать мою паранойю, то выпуская из бани шумную компанию, то криками из столовой, то шелестом опускающихся ворот проезда. Но сзади никого не было.

– Ну и денек…

Я смог расслабиться, только когда передо мной закрылись двери лифта, а спина уперлась в зеркальную стенку. Тридцать три секунды отделяли меня от моего этажа, всего пятнадцать шагов – и я дома… Но лестничная клетка встретила меня неприветливым полумраком: лампочку опять кто-то выкрутил.

Пытаться дверь в темноте открыть идея так себе, но жена дома, так что просто позвоню. Пять секунд, десять, пятнадцать. Я нажимал кнопку уже трижды: слышу звонок, но никаких шагов. В магазин что ли пошла? Может Джека выгуливает? Я полез в карман за ключами.

Немного повозился с замком, в конце концов, в полумраке вставлять ключ сложнее. Мгновение – и вот я на пороге.

Щелкнул выключателем – нет света. Странно. Но я уже начинаю привыкать к странностям сегодня. Из спальни послышался шум. Оксана дома! Хорошо.

– Оксан, привет! – снимал я обувь, потихоньку продвигаясь вглубь комнаты. – Я тебе сейчас такое расскажу! Оксан?

Из комнаты лишь послышалось мерное рычание. Джек? Не успев снять куртку, я сделал шаг в сторону комнаты, откуда на меня стремительно вынесся мой любимец.

– Дже-ек! Дружище… Стой! – верный друг повис на моей руке мертвой хваткой. Он монотонно рычал, почти не двигался и просто держал меня за руку. От укуса спасла только косуха.

– Ты чего вдруг? Ты же добрый малый. Хороший… хороший мальчик… Джек? – пытался дозваться я до своего любимца. – Не узнал? Это же я. Ну? Давай, пускай… – но он не реагировал. И не моргал.

– Да что с тобой? – возвращаясь в коридор, я все еще пытался установить с собакой хоть какой-то контакт. Но пес перестал рычать и стал больше похож на чучело, нежели на друга человека.

Что это с ним? Но оставить так тоже нельзя. В прихожей на гардеробе у нас хранилась переноска. Еще со времен, когда мы возили Джека на прививки. Понимая, что нам снова предстоят эти тяжелые моционы по ветеринарам, я полез за ней, стараясь не сводить глаз с Джека. Он уже висел на руке как грузик, как пакет с продуктами, хватка заметно ослабла. Мое сжавшееся сердце усердно колотилось. Я гнал от себя мысли, что мой друг – все.

Аккуратно поставив переноску на пол открытой дверцей вверх, я медленно погрузил туда не дрыгающегося любимца. Попробовал снять челюсть с руки, как вдруг он разжал ее и, падая, щелкнул в воздухе зубами. Я спешно закрыл переноску. Вроде крепкая, гнев маленького корги должна выдержать. Из переноски на меня, поблескивая, смотрели глаза пса. Пристально, ничего не выражая. Я невольно подумал о мужике в дождевике и забродниках.