Сегодня они принадлежали друг другу, и в этом не было ничего постыдного.

В любом случае, Казанова наоборот – Сергей, – проделывал такие фокусы не только с ней, но и с другими, которых было слишком много, чтобы начать считать.

Ошейник и ее нижнее белье полетели в сторону, также как и бюстгальтер, который она сняла одним движением руки, хотя и Сергей выделывал такие трюки на ура.

(а помыли ли они руки?)

(конечно, помыли…)

(иначе микробы бы забрались ей прямо в задницу…)

Страсть приобрела более умеренные обороты, и когда Сергей развязал сковавший ей ноги ремень, то уже Кира повалила Сергея на спину, и начала смотреть сверху на него, дав ему возможность отдышаться.

Она тянула его руки к своим маленьким идеальным грудям, она царапала его грудь, и сама стремилась, чтобы его достоинство как можно глубже и больше входило в нее, чтобы чувствовать его, ощущать, знать точно, что он в ней.

Словно отбирая у него энергию, как физическую, так и внутреннюю, она целовала его, прижимала к своему телу, сама давая возможность войти в нее, а Сергей, тем временем, только бледнел, и его цвет глаз менялся на более темный.

Зеленый становился просто каким-то мутным, грязным и непонятным.

Сердцебиение постепенно приходило в норму.

Спустя еще какое-то время, Кира практически остановилась, но Сергей все же находился в ней, и вылился тоже в нее.

Хотела ли она забеременеть? Возможно. Вот только у Сергея никогда не было детей. Кстати, как и у Киры. В ее практически сорок у нее не было семьи, она никогда не рожала, если только не делала пару раз аборт. Это было давно. Когда она была молода. Молода и неопытна.

А если она объявит, что у нее ребенок? Что тогда? Сергей будет требовать аборт? Вряд ли. Зачем ему это нужно теперь? Ему уже сорок. Вся жизнь прошла. Он бы сказал, что ничего в его жизни хорошего не было, кроме пьянок, бесконечных вечеринок, секса и немного смерти. Впрочем, сам Сергей всегда балансировал на грани между жизнью и смертью, и ему это, несомненно, нравилось…

Кира практически не двигалась.

Когда Сергей все еще был в ней, закончив свое элементарное дело по оплодотворению, хотя, конечно, детей он не хотел, она спала на нем, обняв, и начала плавно целовать его губы.

Кира не любила проявление даже любой щетины, поэтому Сергею приходилось бриться каждый день.

– И что дальше? – шептала она.

Сергей молчал.

Но уже догадывался, о чем она будет говорить.

– Поимел меня и потом просто кинешь? – с ее языка уже начали слетать те самые острые слова, от которых любой мужчина, как от неизбежного приговора судьи, от тюрьмы, от камеры, пытался сбежать, как можно дальше.

Сергей решил обойтись без слов: «Ты же знаешь, что…».

– Я не могу этого сделать априори: если я тебя брошу, то можно ехать на кладбище, – выразился он.

Кира издала смешок. Едкий. Горький для него. Злорадствующий.

– Ну, посмотрим-посмотрим, мой дорогой, – сказала она и слезла с Сергея. – Я пошла в душ, – закончила она.

Сергей лишь услышал, как под ее легкими движениями трещат старые доски пола в этой комнате.

– И, кстати, тебе бы не мешало, помимо того, что помыться… – она помедлила, задержавшись в дверях, – но я в любом случае жду тебя в ванной.

– Будет сделано, госпожа, – отреагировал мгновенно Сергей, закурив.

Пачка сигарет лежала возле дивана.

В бутылке оставалось еще на несколько глотков.

«Придется идти в магазин…», – подумал он.

И осознание всей трагичности ситуации спало на него: сегодня только понедельник.

– Скоро жду, – крикнула Кира и исчезла в ванной комнате.

***

Сергей лежал на диване и курил.

Он оставался практически недвижим, если только не считать, что стряхивал пепел в бутылку из-под вина, конечно, уже пустую.