Поехали мы с ней дальше. Долго ехали какими-то перелесками, какими-то длинными аллеями насаженных берёз, и вот уже солнце село, стало смеркаться. Потом наступили сумерки, пошёл снежочек, мы, конечно, уже стали замерзать. И видим перед собой деревню. Чуть ли не в первую же дверь Эльза постучала и спрашивает: можно у вас остановиться? Мы художники, из Москвы приехали. (Там женщина отвечает: пожалуйста, заходите, только тесно у нас.) Эльза достала продукты, угостила хозяйку, та была рада. Она поставила нам картошку горячую, ещё что-то, в общем, мы покушали и согрелись. И так мы сидели в этой уютной избе, валенки поставили сушить к печке, а потом хозяйка спрашивает: куда же мне вас положить спать? (Она видит, что мы как бы вместе, и подумала, что мы, наверно, жених и невеста.) И говорит: вот там комнатка есть и одна кровать большая, ложитесь туда.

Эльза ничего не сказала и легла одетая на кровать. Я тоже в одежде лёг. Лежим, молчим. А потом я свою руку как бы хотел на неё положить. А она вдруг резко говорит: все вы, мужики, такие, все вы одинаковые…

Это меня просто сразило. Её слова показались мне такими обидными, что я тут же вскочил, надел валенки, выбежал во двор и побежал вниз по горе… в общем, со мной случился какой-то приступ психоза. Я бежал не разбирая дороги туда, вниз, где были огороды с заборами из жердей. Побежал вдоль этих жердей, потом через поле побежал. И всё думал… как? Я такой же, как все? Как она могла сказать, что я такой же, как все? (В общем, я бежал и мысленно повторял эти её слова.) Потом я добежал до реки, которая была только наполовину замёрзшая, через неё нельзя было перебраться. Я сел в сугроб прямо под деревом, закрыл голову руками и горько заплакал. Всего меня трясло, я только повторял… значит, я такой же, как все, я такой же, как все…

Зимняя деревня

Потом смотрю – Эльза идёт. Принесла мне шапку и пальтишко моё. И говорит: Гена, оденься, оденься, успокойся, успокойся, пойдём обратно, не сиди здесь, вставай, ты простудишься. – А я ей отвечаю: нет, Эльза, нет… раз я такой же, как все, то я больше не хочу тут находиться. – Она говорит: ну подожди до утра. Утром я тебя провожу на электричку или вместе поедем в Москву.

В общем, я, шатаясь, совершенно не соображая, где я, что я… хватаясь за жерди, побрёл наверх. И потом добрались мы до этой комнаты, и я лёг уже отдельно от неё, она мне там что-то постелила. Я, конечно, не спал до утра. А как только рассвело, она говорит: поедем в Москву. (Мы собрались и рано-рано утром уехали.) И больше потом мы никогда с ней вместе никуда не ездили, а она мне сказала: я не знала, что ты такой нервный, ты меня прости за мои слова. Но я хочу всё-таки поехать в эту деревню, поработать там. Я возьму с собой других ребят…

И она с двумя ребятами, скульпторами (Балашов и Красулин, два здоровых, крепких парня у нас учились), поехала опять в эту же деревню к этой же бабушке. Эльза там рисовала, не знаю, что делали они. А я, значит, не оправдал её доверия как товарищ. Вот такая у меня была первая влюблённость в художественной школе.

В общем, этот случай показывает, что девушки в нашей школе тоже были преданы искусству и высоким нравственным идеалам. Вообще-то девчонки учились и в младших классах, но на тех, которые младше, обычно внимания не обращаешь, замечаешь только тех, кто старше.

В одном из старших классов училась у нас Галя Шабанова, высокая девушка с длинными косами и с удивительно приятной улыбкой, она тоже как-то дружески ко мне была расположена. И однажды мне говорит: Гена, приходи ко мне в гости, я тебе покажу нашу квартиру, моего отца, мать, посмотришь, как живут москвичи. Приходи. (Она несколько раз приглашала меня в разные года на протяжении, пока я там учился.) Галя жила на Новослободской улице в большом доме сталинской постройки, там жили все выдающиеся патологоанатомы.