– Дались тебе мои сиськи! – кинула в его сторону она. – Завидки берут, да?

– Я мужчина, мне они ни к чему…

– Заткнитесь оба! – прикрикнул Алик, стукнув черенком ножа по столу, затем перевел суровый взгляд на подругу и угрожающе процедил: – Теперь забудь все, что видела и запомнила. Я тебя знаю, уже вынашиваешь какой-нибудь идиотский план?

– Нет-нет, я просто так… само запомнилось. Не виновата же я, что у меня память фотографическая…

– Забудь, я сказал! – рявкнул он. – Это тебе не народ дурить, это крутые парни, их не убедишь, что ты призрак. Они нас всех перестреляют, если узнают, что их видели.

Лиля промолчала, а план у нее на самом деле зарождался, еще не сформировался, поэтому о нем говорить было рано, да и бесполезно.

Тяжелое время – ожидание, хотя ждать нечего, все ясно. От этой ясности на душе кошки скребли. Особенно трудно было гостям, которые не знали, что говорить, да и уместно ли это делать. Безусловно, родственникам еще предстоит пережить удар со всеми отягчающими последствиями, но гости, ощущая свою беспомощность и бесполезность, потерялись. Они чувствовали себя лишними, это при том, что в данном положении родным Лерика необходима была моральная поддержка, но как ее оказать – никто не знал. Пришли на праздник, а нежданно попали на похороны.

Бывшая балерина украдкой прикладывалась к рюмке, потом дышала в кулак, ведь неудобно взять что-то со стола и закусить, когда все сидят понурые. Конечно, и пить одной неловко, но проклятый стресс требовал успокоительного средства. Впрочем, на Ангелину Даниловну не обращали внимания. Однако когда она в очередной раз налила в рюмку водочки, Евдокия Даниловна тихонько сделала ей замечание:

– Геля, ты ведешь себя, как пьяница. Прекрати сейчас же!

– Дусик, у меня нервы трещат по швам…

– У всех нервы, – прошипела сестра.

– Оставьте Ангелину Даниловну в покое. – К ним подошла Светлана, налила себе в рюмку водки и предложила всем: – Давайте выпьем за упокой души Валерьяна.

Женщины подтянулись к столу, налили, подняли рюмки, скорбно вздохнули по очереди… И тут как гром среди ясного неба:

– Подождите, без меня не пейте.

Поминающие новопреставленного раба Божьего обернулись на голос и застыли, по-дурацки вытаращив глаза, словно им в рот попало по таракану. Внезапно Наденька с Гертрудой Викторовной непроизвольно хором взвизгнули, заставив всех содрогнуться.

– Папа?! – вымолвила Катя, не рискнувшая броситься отцу на шею. Все замерли, будто не он вошел, а его тень, и девушка тоже не двинулась.

– Вот так явление! – ахнула Вера.

– Вы охренели или перепились? – разозлился Валерьян Юрьевич. Никогда он не отличался интеллигентностью и тактом, случалось, гостям тоже выдавал по порции грубости, правда, на него не обижались, потому что привыкли. – Чего орете, как укушенные бешеной собакой?

Вид у него был – не описать. Штанины закатаны до колен, ноги в грязи, рубашка с одного бока вылезла, на плече болтались туфли, связанные шнурками. Пилигрим, елки-палки, к тому же, кажется, живой, раз хамит. Он прошел к столу, не сбросив туфель с плеча, упал на стул, придвинул тарелку с мясом, начал остервенело заглатывать еду, налив и выпив коньяку. Присутствующие стояли с поднятыми рюмками, не спуская с Валерьяна Юрьевича потрясенных глаз, будто это не он ел и пил, а случайно забредший прокаженный.

– Чего стоите столбами? – спросил он, наливая вторую рюмку. – Мужики где?

– Лерик… – выдавила с трудом его жена. – Лерик, нам сообщили, что тебя… тебя расстреляли.

– Да? – закусывая коньяк свежим огурцом и бутербродом с красной икрой, хмыкнул Валерьян Юрьевич, воспринявший слова жены как глупую шутку. – У какой же стенки меня расстреляли? И за какое преступление?